Ларс

Эса как-то рассказала мне какие повадки в этом храме. Около этого храма растет большое дерево с раскидистыми ветвями, вечно зеленое и зимой, и летом, и никто не знает, какова природа этого дерева. Там также находится источник, где жрицы храма Упсалы совершают жертвоприношения, бросая туда живого человека. Если человек не всплывает, то это значит, что желание народа осуществится. И готовили там настоящих убийц, своеобразная школа ассасинов, но только скандинавских. Быть настоятелем в таком храме – это быть одним из лучших убийц, в арсенале которого огромное количество ядов. Поэтому отец мог легко слечь от любой экзотической «хвори».

– Стоять, – рявкнул я на дернувшуюся в сторону своей новоиспеченной тетки, Эсу, – Я все равно не понимаю, почему ты обрекла своих детей на смерть? – обратился я к Ньёруне, – Ведь Гостомысла ты могла убить в любой момент?

– Я должна была всегда находится в тени. Никто не должен был заподозрить меня в предательстве. Мои дети от Гостомысла – это оружие. Их воспитанием занимался Гостомысл, поэтому никаких материнских чувств я к ним не испытывала. Да они и не считали меня за мать. У них только битвы на уме. Убивать Гостомысла мне запретил Гунульф, он считал, что это от его рук должен был умереть его кровный враг. А тебя я пыталась убить, только ты живучий жутко.

Так это она пыталась меня убить в начале моего попаданства, когда меня Гостомысл прикрывал собой. Вот же тварюка. Откуда вся это ненависть к роду Гостомысла?

– Да откуда вообще взялась эта вражда? – решил я узнать у Ньёруны.

– Твой дед Бурисвальд начал это кровную вражду. Он, с Гостомыслом и Радомыслом, десятилетиями грабил наши берега и уводил в полон и девушек, и детей, и лодки, и шкуры, и соль, и камни драгоценные, и бочки винные, – Ньёруна перевела дыхание, – раньше еще киевский князь Мезислав присоединялся к набегам, но какая-то кошка пробежала между ним и Бурисвальдом. Мы, дети Сигтуны, всегда защищались и только мстили, пока мой дядя Улоф не придумал идею подложить жрицу Упсалы на ложе Гостомысла и умертвить его. Я направилась в одну из часто разграбляемых деревень, куда нагрянул твой отец. Я сражалась с его воинами и этим привлекла его внимание. Но твой отец влюбился в меня и сделал своей женой. Поэтому Улоф решил оставить Гостомысла в живых, так как я нужнее была ему как лазутчик. Я годами мечтала о мести.

Какой-то кошмар. Здесь такие страсти кипят. Мой дед, насколько я помню по урокам Радомысла, сейчас находится в Бьярмии, он очень стар и отошел от дел. Бьярмия находится довольно далеко на северо-востоке от Хольмграда.

– Что же ты не убила отца, когда Гунульф понял, что ошибся и убил не того, да и вообще, почему ты не ушла с Гунульфом, ведь ты не знала, что Гостомысл на самом деле жив? – задал я интересующий меня вопрос.

– Гунульф приказал дождаться прибытия Радомысла и умертвить его и тебя. Но потом выяснилось, что Гостомысл выжил, а его убить хотел сам Гунульф, поэтому нужно было дождаться решения самого Гунульфа о том как мне поступить. Он решил, что собственноручно убьет вас всех. Даже обрадовался, что войско собираете, значит разом всех прибьет, – со злорадством добавила Ньёруна.

– Ларс, – окликнула меня Милена, – там твой отец идет.

Ньёруна снова схватила кинжал.

– Значит так, – я строго посмотрел на Ньёруну, – ты сейчас сама все расскажешь отцу о своем предательстве. А мы проследим за тем, чтобы ты не соврала.

– А если нет? – окрысилась она.

– Если нет, то отдам тебя Эсе, заодно узнаешь на собственной шкуре не позабыла ли она уроки пыток вашего храма, – я удовлетворенно хмыкнул, увидев дернувшееся лицо Ньёруны.

– Милена? – прозвучал голос Гостомысла, – Ларс, Эса?

Я отошел чуть в сторону, опасаясь становится спиной к Ньёруне.

– Здравствуй, отец, – ответил я удивленному Гостомыслу.

Он замер у входа. За его спиной выглядывала мордашка моей жены. Сбоку от меня стояла Ньёруна, а за моей спиной Эса. Гостомысл приподнял бровь в вопросительном жесте. Я повернул голову в сторону Ньёруны ожидая ее признания.

– Я хотела бы тебе кое-что сказать, – бросив кинжал на кровать, с холодцой сказала Ньёруна.

– И что же? – не глядя на нее, спросил отец.

– Я – Ньёруна, двоюродная сестра Гунульфа, – выпалила жена Гостомысла и замерла в ожидании его реакции.

– Я знаю, – ответил отец, все еще разглядывая меня и игнорируя жену.

Потрясенные лица в этой комнате были у всех, кроме самого Гостомысла.

– А еще, это я открыла ворота города Гунульфу, – с хрипотцой добавила Ньёруна.

– Я догадывался, – безэмоционально ответил отец.

Зашибись. Я тут ему многолетние заговоры раскрываю, ищу предателей, а ему хоть бы хны. Вот что мне сказать этому человеку? Я смотьрел на отца с немым вопросом в глазах. Почему он, догадываясь о предательстве, не убрал Ньёруну с шахматной доски?

– Почему? – прошептал я Гостомыслу, который так и не взглянул на жену.

– Почему не убил? – Гостомысл посмотрел мне прямо в глаза и пожал плечами, – Любил. И люблю.

– Что? О какой любви может идти речь, если она убила твоих детей? – я в бешенстве наорал на отца.