Ласковые имена

– Ты – пьяный, – сказал Ройс. Вообще-то, лежа целый день у Ширли в обществе одного Барстоу, он соскучился. Обрадовавшись встрече с Мичем, Ройс пропустил его замечание мимо ушей.

– Скажи мне одно. Скажи мне одно. Зачем ты украл мою девушку?

Ройс не мог этого припомнить, и ничего не отвечал. Глядя вдаль, он ждал, когда Мич переменит тему.

– Эй ты, дерьмо бессловесное. Ты этой девушки не стоишь. Ты никуда не годишься. Ты и негритянке не подойдешь.

Ройс сохранял молчание. Он никогда не был склонен реагировать па оскорбления, кроме того Ширли была – его. А пока Ширли – его, и говорить было не о чем.

– Пива хочешь? – спросил он, жестом подзывая Губерта Младшего.

– Ты не слышал, что тебе говорят? – разозлился Мич. – Я ж тебя обозвал всеми словами на свете. Я с тобой даже пить не буду.

Ройс с благодарностью придвинул пиво к себе. Из Мича не получалось хорошей компании.

– Ты пьян, старый сукин сын, – повторил он.

– Черт возьми, Данлап, у тебя башка как из кирпича. – От мысли, что такой болван будет трахать такую чувствительную особу, как Ширли, Мич стал приходить в ярость.

– Небось ты думаешь, что раз я калека, то и драться не стану? – добавил он. – Даю тебе два дня сроку, чтобы ты выметался из ее дома, а если нет, то я из тебя кишки выпущу. Губерт Младший – свидетель.

– Я не хочу быть свидетелем, когда кто-то клянется в убийстве, – занервничал Губерт Младший. С тех пор, как открылся «Усталый лентяй», не проходило и дня, чтобы до него не доносились чьи-нибудь страшные угрозы, значительное число которых потом было исполнено. Он не понимал, как Мичу удастся убить такого крупного мужчину как Ройс, но Мич разрешил этот вопрос прежде, чем Губерт успел его задать.

– Чтобы удержать пистолет, хватит и одной руки, Данлап, – сказал Мич, выдыхая еще порцию паров виски в лицо Ройса. – Я из тебя выбью кишки, если ты не оставишь Ширли в покое.

После новых угроз Мича, оставленных Ройсом без ответа, разговор иссяк. Мич отправился в свое однокомнатное жилище на Кэнэл стрит, чтобы еще поднапиться, и тут ему пришло в голову, что если Ширли когда-нибудь надумает рассказать Ройсу про вишни в шоколаде, то тот его очень даже может убить. Перспектива была зловещей, и чем дольше Мич ее обдумывал, тем реальнее она казалась. В эту ночь ему не удалось даже с помощью бутылки бербона избавиться от этой мысли, а на следующее утро он поплелся, пошатываясь, по Кэнэл стрит в оружейный магазин Сана и купил там за четыре доллара девяносто восемь центов отличное мачете в полном сборе – с ножнами. Он хотел было купить пистолет за двадцать долларов, но подумал, что пистолет может дать осечку. А Сан объяснил ему, что мачете ни при каких обстоятельствах не дает осечки. Он даже приложил к нему наждак для наточки.

В последующие три дня Мич пил и точил, точил и пил, и настроение его ухудшалось. С каждой минутой в нем нарастала ненависть к Ройсу и Ширли. Его мозг зажегся ревностью, подобно большой электрической лампе. Каким-то образом цепь, от которой зависело ее выключение, нарушилась, так что лампа все горела и горела. Через три дня, проведенных за затачиванием и пьянством в одиночестве, Мичу стало казаться, что ему, чтобы его не убили, остается только одно: пойти и с помощью мачете отрубить Ройсу яйца. А без них он едва ли будет способен кого-либо убить.

Вскоре возбужденное сознание Мича превратилось в поток ревнивых мыслей, и в нем развилась великая жажда мести. Ройс с Ширли оскорбили в нем его мужское начало. От затяжного пьянства в Миче всегда, рано или поздно, разрасталась злость, он думал о потерянной руке и одинокой жизни, и однажды ночью, уже ни о чем не думая, он обнаружил, что ковыляет по Харрисбургу с мачете под мышкой. Час пробил – отмщением им станет преисподняя. Когда они откроют дверь, посмотрят и увидят его с мачете, они пожалеют.

Дойдя до дома Ширли, он вынул мачете из ножен. Барстоу сидел на крыльце, и Мич его погладил. Потом он вошел в дом, открыв дверь ключом, который не вернул Ширли, когда она вышвырнула его из своего дома. Когда Мич открыл дверь, Барстоу изловчился проскользнуть внутрь. Барстоу жил постоянной надеждой проникнуть в дом своей хозяйки, где всегда можно было погрызть какой-нибудь башмак. Мич крепко ухватился за рукоятку мачете, ожидая, что в любой момент ему придется зарезать Ройса, но пес не шумел, и во всем доме было тихо. Мич только слышал тихий звук от электрического вентилятора, и он доносился из спальни.

Поскольку вроде бы никто вокруг не шевелился, немедленных действий предпринимать не требовалось. Мич присел в гостиной в большое мягкое кресло обдумать ситуацию. Достав свою бутылку бербона, он немного отхлебнул из нее. Он не заметил, как от того, что оказался в знакомой обстановке, злость в нем увеличилась. С тех пор, как он лишился руки, единственным местом, где он чувствовал себя счастливым, был дом Ширли; она же была единственной, кто к нему хорошо относился.