– Хм, – начала Аврора, причесываясь. – Во-первых, если уж ребенок должен родиться, то это обязательно будет девочка. В нашей семье такая традиция. Во-вторых, они не приятели, а поклонники, и, пожалуйста, называй их именно так, раз уж тебе вообще приходится их упоминать.
– Как тебе будет угодно, – согласилась Эмма.
У Авроры были чудесные волосы, каштанового цвета и очень густые, они всегда были предметом зависти дочери. Ей всегда было приятно их укладывать, и вскоре к ней вернулось хорошее настроение. Несмотря ни на что, она сохранила присущее ей выражение лица, а это очень утешало ее. Она постучала по рулю ручкой щетки.
– Видишь, я же говорила, что Томас задержится, – напомнила она Эмме. – Больше я ждать не могу. Если я не поспешу, то пропущу свои любимые передачи.
Она вскинула подбородок на несколько градусов и проказливо улыбнулась дочери.
– А ты, – продолжала она.
– Что я?
– Ах, ничего, – сказала Аврора. – Ничего, ты переложила эту новость на меня. Что же теперь говорить. Я, разумеется, как-нибудь с ней справлюсь.
– Не старайся вызвать у меня чувство вины, – сказала Эмма. – У меня есть свои обязанности, а ты вовсе не мученица. За углом тебя не ждут ни крест, ни дыба.
Аврора оставила это замечание без внимания. У нее была привычка игнорировать все умные высказывания такого рода.
– Несомненно, я как-нибудь справлюсь, – повторила она, интонационно давая понять, что считает себя свободной от какой-либо ответственности за свое собственное будущее. На какой-то момент она пришла в хорошее настроение, но ей необходимо было ясно показать, что если ее постигнет несчастье, вся вина за ее поруганную жизнь ляжет на кого-то другого.
Чтобы предупредить возражение, она завела мотор.
– Ну хорошо, дорогая, – сказала она. – Может быть, теперь тебе хватит сил для соблюдения диеты. Пожалуйста, сделай мне одолжение, приведи волосы в порядок. Может быть, тебе стоит их покрасить. Честно говоря, Эмма, лучше бы тебе родиться совсем лысой.
– Оставь меня в покое, – огрызнулась Эмма. – Я смирилась со своими волосами.
– Да, в том-то и беда, что ты со многим смирилась. Твой наряд вызывает уныние и жалость. Лучше бы тебе снять его. Я никогда не смирюсь, если что-нибудь на мне не будет выглядеть по меньшей мере очаровательно. Тебе надо многое изменить.
– По-моему, перемены происходят независимо от меня, – возразила Эмма.
– Передай Томасу, что он мог бы быть более точен. Я отчаливаю. Передачи ждать не будут. Надеюсь, что на моем пути не встретится полицейский.
– Почему?
– Они косо на меня смотрят, – пожаловалась Аврора. – Понятия не имею, почему. Я им ничего плохого не делала. – Она еще раз бросила удовлетворенный взгляд на свою прическу и повернула зеркало более или менее в прежнее положение.
– Наверное, виной тому твой небрежный взгляд, который ты так старательно совершенствуешь, – сказала Эмма.
– Фу, я поеду. Ты и так меня задержала, – Аврора помахала дочери рукой и пристально посмотрела вперед: не возникла ли на ее пути какая-либо помеха. Зеленая иностранная машина проскочила мимо, но это был пустяк. Если она загудит достаточно сильно, эта машина, наверное, съедет с дороги и пропустит ее. На таких машинах надо ездить по тротуарам – на проезжей части мало места для американских машин.
– Пока, мама, приезжай, – сказала Эмма, соблюдая формальность.
Аврора ее уже не слышала. Она с силой уцепилась за руль и надавила на нужную педаль.
– Малышка Аврора, – ласково сказала она себе, отъезжая.
Услышав это, Эмма улыбнулась. Ее мать называла себя «малышкой Авророй» только в тех случаях, когда чувствовала, что в одиночку противостоит всему свету, одинокая и в высшей степени компетентная.
Потом она подпрыгнула. Мать принялась сразу же сигналить «фольксвагену», а сигнал у «кадиллака» был очень сильный. Когда он раздавался, все, включая Эмму, испытывали дурное предчувствие, будто произошла какая-то катастрофа. Перед таким звуком зеленой машине было не устоять. Она посторонилась, а «кадиллак» отодвинул ее с той легкостью, с которой океанский лайнер сметает каноэ. Водитель, полагая, что кто-то попал в аварию, съехал с дороги и даже не посигналил в ответ.
Эмма натянула тенниску как можно ниже. С деревьев все еще капала дождевая вода, капли падали ей на грудь. Тенниска особенно подчеркивала некоторые недостатки в ее фигуре. Ее мать была не совсем несправедлива.