– Теперь ты видишь, – сказала она, – если бы я не руководила тобой, твоя жизнь была бы всего этого лишена, а между тем, хотя бы часть твоих приключений оказалась как минимум забавной.
– Все было забавно, – согласился Тревор. – В том-то и дело, Аврора. Тридцать лет все мои романы были забавными. Может быть, именно из-за этого я хочу только тебя. Только ты делаешь меня несчастным.
– Ах, Тревор, мой милый, не надо так говорить. Ты же знаешь, как мне невыносимо думать, что я была с тобой жестока. Вот видишь, как ты меня хорошо накормил.
– Я тебя не виню, – сказал Тревор. – Все дело в том, что мне больше нравится быть несчастным с тобой, чем счастливым со всеми другими женщинами.
– Дорогой, ты слишком добр. Помнится, в прошлом я пару раз вела себя с тобой жестоко, а ты не отплатил мне тем же. И кто знает, как бы я тогда поступила.
– Я знаю, может быть, я выгляжу таким большим и глупым, но я не дурак. Если бы я отвечал тебе тем же, ты бы давно со мной покончила.
Аврора хихикнула. Значит ее старая любовь что-то в ней понял.
– Ты прав, я терпеть не могу, чтобы меня обвиняли, привыкла считать обвинения своей прерогативой. Тревор, что нас ждет?
– Мне кажется, два омара в год. А иногда – фазан. Пока ты за меня не выйдешь. А если бы вышла, в нашей жизни могли бы произойти перемены. Мы могли бы переехать в Филадельфию. Там наш фамильный бизнес, ты знаешь. Я бы даже яхту продал, если бы ты захотела.
Аврора погладила его по руке. Она опустила глаза и внутри у нее тоже что-то опустилось.
– Милый, никогда не продавай свою яхту. Мне льстит, что ты любишь меня больше, чем ее, но если я отказалась стать твоей жизнью, я не могу требовать от тебя таких жертв. Кроме того, ты потрясающе на ней выглядишь. Ты представить себе не можешь, как часто все эти годы я вспоминала, какой ты был восхитительный, когда мы вместе ходили под парусами. Просто не представляю, откуда бы у меня брались романтические мысли, если бы не знала, что ты всегда на своей яхте… потрясающий… и что иногда ты будешь меня навещать.
Тревор молчал. Она – тоже.
– Ты не создан для фамильного бизнеса и жизни в Филадельфии. Так же, как и я – для моря. Ничего не получится, если кому-то приходится поступаться в жизни столь многим. Я никогда не пыталась принуждать себя, я боюсь, Тревор, а в том, что ты так привязан к морю, я всегда видела твое огромное достоинство.
– Да, я люблю море. Это моя вторая любовь. Он на минуту задумался.
– Не думаю, чтобы у всех была такая чудесная вторая любовь… Здесь есть оркестр. Не понимаю, почему мы здесь сидим. Так мы заснем. Может быть, пойдем наверх, потанцуем?
– Ну, конечно, Тревор, – Аврора стала складывать салфетку. – Зачем мы здесь сидим? Ты сделал мне то единственное предложение, перед которым я никогда не могу устоять. Немедленно пойдем танцевать.
И они стали танцевать.
– Боже, как я по тебе скучала!
– Как я по тебе скучал!
Он танцевал так же, как держал нож и вилку. Позднее, как раз, когда они оба почувствовали, что натанцевались, музыканты перестали играть и начали складывать инструменты. К несчастью, они необдуманно выбрали для последнего танца вальс, этот танец поверг Тревора в такую бездну ностальгии по тем дням, когда они вместе вальсировали на востоке, что все равновесие этого счастливого вечера чуть не нарушилось.
– Помнишь, заря почти всегда заставала нас на ногах, – сказал он, обнимая Аврору, которая на минуту подошла к окну подышать. – Поедем в мексиканский ресторанчик, и тогда заря снова застанет нас на ногах. Я для этого не слишком стар.
– Хорошо, – согласилась Аврора, так как он был мил весь вечер и вовсе не настаивал на своем ультиматуме.
Затем в такси жизнь вновь из романтических воспоминаний вернулась в действительность. Тревор, разумеется, обнимал, но, глядя, как за окном проплывает Хьюстон, она не хотела обращать на это внимание.
– Да, заря почти всегда заставала нас на ногах, – повторил Тревор. Эта строчка запала ему в душу.
– Должна тебе заметить, Тревор, ты единственный мужчина, который считает, что танцы должны быть регулярным повседневным занятием, – голос у Авроры был почти счастливый.
– Да, конечно, как и секс, – согласился Тревор. – Я должен тебя поцеловать.