Покончив с бумажными делами, он завел будильник на шесть — оставалось всего полтора часа — и, свернувшись калачиком в кресле, уснул.
В шесть утра он вскочил, сделал обязательную зарядку, принял душ, позавтракал и поехал в редакцию. По пути Ремизов хотел вычислить, какая из машин его преследует. Но не смог: либо слежки не было, либо ее вели профессионалы высокой квалификации. В таком случае надо быть предельно осторожным.
Первым делом Ремизов отыскал молодого охотника за скандалами Бориса Туманова. Отозвал его в сторонку.
— Боря, ты можешь мне помочь?
Туманов засветился от радости.
— Конечно, Андрей Владимирович. А что нужно делать?
— Понимаешь, Боря, — Ремизов говорил звучным шепотом — так эффектнее. — Есть у меня один источник. Он хочет сохранить свое инкогнито. Это его право. Я не могу настаивать: информацию он поставляет очень ценную. Мы обмениваемся документами через ячейку камеры хранения на Казанском вокзале. Возьми на заметку, может быть, тебе придется использовать этот способ.
Туманов кивнул, жадно внимая корифею.
— Не в службу, а в дружбу — сгоняй на вокзал, забронируй для меня ячейку. Ничего туда не клади, просто набери шифр, и потом скажи мне его. Ладно?
— Конечно. Когда это нужно сделать?
— Борь, чем быстрее, тем лучше. Я тебя очень прошу. Я в долгу не останусь. У меня есть для тебя сенсационный материал.
У Туманова загорелись глаза.
— Андрей Владимирович! Уже лечу!
Через час он вернулся и протянул Ремизову листок бумаги в клеточку, вырванный из школьной тетради. На нем ровным красивым почерком были записаны номер ячейки и шифр.
— Молодец! — похвалил Ремизов.
— А как же материал? — напомнил Туманов.
— Всему свое время, — ответил Ремизов. — Дня через три… Или чуть больше — у тебя будет столько материала! Завались! Попомни мое слово! Я никогда не обманываю!
— Ладно, — Туманов довольно усмехнулся и отправился по своим делам.
Еще через полчаса Ремизова разыскал Скобликов. Он потрясал над всклокоченной шевелюрой какой-то бумажкой.
— Андрюха, змей! С тебя сто грамм. Довел, понимаешь, хорошего человека до самоубийства.
Ремизов вопросительно посмотрел на него.
— Что?
— Да вот. Кольцов твой — про которого ты вчера написал — из окна выбросился.
— Где это случилось? — быстро спросил Ремизов.
— Где-то в Тушино. Сейчас, посмотрю… Ага. На улице Героев Панфиловцев. Что он там делал — непонятно. Будто бы у себя дома не мог. Это ж непорядок: представляешь, если каждый будет из чужого окна сигать? Я считаю, Лужков должен издать указ: чтобы самоубийцы выпрыгивали из окон строго по месту постоянной прописки.
Скобликов начал нести ерунду. Ремизов с подозрением принюхался к нему.
— Да ты уже где-то на пробку наступил. Иди, сядь в уголке, чтобы никто из начальства не видел. А то схлопочешь…
— Вот, всегда так, — Скобликов обиделся. — Хожу безобидный, как таракан. И каждый норовит меня по шапке… А ты вон — трупами питаешься, так тебе — почет и уважение… — он махнул в досаде рукой и нетвердыми шагами пошел прочь по коридору.
— Стас! — окликнул его Ремизов. — Отдай эту информацию Туманову. Пусть сделает небольшой столбец с вопросом в конце: кому, мол, выгодно? Ладно?
Скобликов кивнул и направился в буфет.
Аркадий Львович Борзовский еще никогда в своей жизни не был так близок к сердечному приступу. Правой рукой он крепко ухватился за левую сторону груди, и посеревшими губами со свистом жадно глотал воздух.
— Дайте мне чего-нибудь! Таблеток или капель — что там обычно принимают в подобных случаях?
Врач принес ему таблеточку нитроглицерина.
— Под язык, Аркадий Львович! Под язык!
Борзовскому стало получше. Нетерпеливым жестом он отмахнулся от врача, и, едва за тем закрылась дверь, снова набросился на Прокопенко.
— Вы меня в гроб вгоните, майор! Как это прикажете понимать? Вы же меня уверяли, что у вас все под контролем? А это что? Что это такое, я вас спрашиваю?
Дело в том, что пятнадцать минут назад на один из факсов в центральном офисе Борзовского стали поступать странные послания.
На первом листе — расшифровка отдельных мест из разговора Борзовского и Иосебашвили. Того самого разговора, полуторагодичной давности, когда они обсуждали кандидатуру Кольцова.
На втором — угрозы. Некто требовал оставить в ячейке камеры хранения на Казанском вокзале пять миллионов долларов старыми немечеными купюрами — не крупнее двадцатки. Взамен обещал подлинник кассеты, на которой записан весь разговор. В случае, если его требование не будет выполнено до шести часов вечера, аноним обещал опубликовать этот разговор полностью в завтрашнем номере "Столичного комсомольца".
На обоих листах, в правом верхнем углу, стоял номер факса, с которого были посланы сообщения. Номер принадлежал редакции газеты "Столичный комсомолец".
— Так вы за ним следите? — со злобой шипел Борзовский.