Ласковый убийца

"Вечно засунет куда-нибудь, не найдешь", — беззлобно проворчал Болтушко. Потом он стал размышлять: "Может быть, захватить с собой молоток? Нет, молоток опасно. Еще отберут — и по тыкве. Сам же и пострадаешь. Если у них есть оружие: пистолет или обрез, то молоток не поможет. А баллончик маленький, его и не заметят. И убегать с ним легче, чем с тяжелым молотком. Нет, молоток брать не буду."

Алексей Борисович подошел к шкафу и стал придирчиво отбирать одежду: брал вещи поношенные, мягкие и свободные, чтобы было поменьше пуговиц.

Посмотрел на свою руку и снял часы: дорогие, швейцарские, коллеги в складчину подарили в день тридцатилетия. "Обидно будет, если такие часы пропадут", — подумал он. Подошел к своему письменному столу и открыл верхний ящик. Покопался и достал оттуда старенькие часы, которые ему вручил отец в день окончания школы.

"Ну вот, с экипировкой покончено", — решил Болтушко. Но все-таки оставалось чувство какой-то незавершенности. Он выглянул в окно, окинул прощальным взглядом родной двор и решил написать предсмертное письмо. То есть нет, конечно же, не предсмертное, а на тот случай, если с ним произойдет что-то непредвиденное.

"Тьфу ты", — расстроился Алексей Борисович: "придет же такая ерунда в голову — предсмертное. Никакое не предсмертное, а просто…" Он не нашел нужного слова, плюнул и сел писать.

"Дорогая моя жена Надя!.."

"Нет, как-то глупо звучит — словно колхозник пишет домой с черноморского курорта. Надо не так…", — он скомкал этот лист и взял другой.

"Надя! Когда ты читаешь эти строки, я уже, возможно…"

Он опять остановился: снова не то. Ну что это такое: просто "Надя"? Уж "любимая" на худой конец… Он опять скомкал лист бумаги. Взял следующий.

"Милая моя Надя!"

"Вот это неплохо!" — подумал Болтушко: "А что же дальше?"

"Милая моя Надя! Когда ты все узнаешь, ты поймешь, что я не мог поступить иначе…" — и опять вышла заминка. Алексей Борисович вдруг явственно представил себе эту картину: он лежит в гробу, молодой и красивый, над ним стоит заплаканная Надя, а на заднем плане — Марина в черном обтягивающем платье. Марина злобно ухмыляется и говорит: "Ты думаешь, почему он на это решился? Ради их дружбы с Николаем? Ошибаешься!" и смеется: гадко так — хи-хи-хи. И гладит себя по бедрам, и наклоняется вперед, и ее огромные буфера вот-вот выскочат наружу и запрыгают, словно на пружинах… И Надя рядом с ней — худенькая, нескладная. Утирает глаза платочком и ничего ей не отвечает. Молчит. И только слезы из глаз: "Зачем ты это сделал, любимый!" Бр-р-р!!

Алексея Борисовича прямо всего передернуло: ну как он мог так поступить со своей Надей? Нет, он все-таки подлец. Вот сейчас Наденька вернется, он расцелует ее — всю, с головы до ног! — отведет на кухню, накормит ужином, потом возьмет на руки, отнесет в спальню…

Болтушко взял последний вариант письма, и тоже смял его. Пошел и выкинул скомканные листы в мусорное ведро.

"Ни к чему это. Глупо как-то…" Он отправился на кухню ставить чайник, и в это время раздался телефонный звонок.

Алексей Борисович взял трубку:

— Да!

— Алешенька, здравствуй! Ты уже дома? — звонила жена.

"Идиотский вопрос!" — раздраженно подумал Болтушко. "Конечно, дома, а с кем же ты тогда разговариваешь? Эти бабы… Все-таки тупые существа!"

— Я-то уже дома, — с нажимом произнес он. — А вот ты где? У тебя что, часы остановились?

— Алешенька, тут такое дело… — зачастила Надя. — Я тебе потом расскажу. В общем, я сегодня буду ночевать у Кати. Ехать домой уже поздно, и потом, она в таком состоянии, что просто страшно оставлять ее одну. Мы тут втроем — я, Катя и Юлька.

— А что это у нее такое случилось, что ты обязательна должна остаться там ночевать? — грозно спросил Болтушко.

— Понимаешь, — понизила голос Надя. — От нее ушел муж.

— Какой муж? Ты же говорила, что они не расписаны. Сожитель, что ли? — возмущенно гремел на всю квартиру Болтушко.

— Ну да, да…

— Надя, — Алексей Борисович старался быть строгим. — Мне все это не нравится. Так не поступают. Ты должна ночевать дома. И потом — может, у этой твоей Кати грузинский акцент и пышные черные усы, откуда я знаю?

— Да нет, Алеша. Вот она рядом стоит. Хочешь, я дам ей трубку? Чтобы ты убедился?

— Ладно, не надо, — Алексей Борисович был ревнивым человеком, но показывать это стеснялся. Тем более перед посторонними. — А какой у нее номер телефона? Я позвоню, проверю, — на всякий случай, для острастки, сказал он.

— Да в том-то все и дело, что у нее нет телефона. Это же такие выселки, тут один телефон-автомат на четыре огромных дома. Я звоню с улицы, а девчонки рядом стоят, чтобы подтвердить, если ты не поверишь.

— Ладно. Верю, — примирительно отозвался Болтушко. — Когда ты вернешься?

— Завтра, — обрадованно заговорила Надя. — Постараюсь пораньше. К двенадцати, наверное, буду.

— Наверное? — опять насторожился Алексей Борисович.

— Нет, точно. Точно буду, — поторопилась заверить его Надя.

— Так наверное или точно? — не унимался дотошный Болтушко.

— Наверное, точно, — ответила Надя. Болтушко на другом конце провода тяжело вздохнул: "Опять… Типично женская формулировка."