Ласточ...ка

Светкин муж и друг мужа вмешиваться не стали – пошли выпивать за мужскую дружбу. Девиц кинулась разнимать Светкина свекровь. И почему-то встала так, что загородила спиной Машку. Получалось, что свекровь защищает Машку. Такого предательства Светка не ожидала. Она отпустила подол Машкиного платья и вцепилась в рюши на свекровкиной блузке. Она так и говорила – не свекровь, а свекровка, получалось пренебрежительно. Светка потом рассказывала, что тряханула маму мужа только слегка. Но свекровь оступилась и попала ногой в рабочий инвентарь тамады – тазик со сметаной, из которого нужно было без помощи рук достать монетку – на счастье. Это был следующий конкурс. Свекровь, одной ногой в тазу и по пояс в сметане, рухнула на пол, сломала шейку бедра и была прямо из ресторана отвезена в больницу. Машке после памятного торжества тоже пришлось лечиться. Через два дня палец, на котором каблуком оттопталась Светка, распух и посинел. Светка умудрилась раздробить косточку. Конец истории – про палец – Светка рассказывала с особым чувством удовлетворения. Светку соседки по палате побаивались.

Во всяком случае, когда она выходила в коридор с полотенцем и спрашивала у очереди в единственную работающую душевую: «Кто последний?» – ее всегда пропускали, хотя знали, что это надолго. Вода текла медленно, напор и так был слабым, да еще половина утекала в дыру на шланге, а Светка мылась редко, но тщательно.

Светка терлась не мочалкой, а трусами, которые все-таки надевала, если с обходом ждали главврача. «Заодно и постирушки», – говорила Светка.

Муж метался между женой с пузом и матерью в гипсе. Светка высчитывала, сколько времени он провел у матери, сколько у нее. Муж кивал и обещал завтра прийти пораньше. «Точно, приворожила», – решала публика.

Светке медсестры давали ключи от бельевой, чтобы она выясняла отношения за закрытыми дверями. Но Светку и оттуда было хорошо слышно.

Светка установила в палате дедовщину. Она не ходила в столовую – ей приносили еду в палату. Она любила кашу, и девочки отдавали ей свои порции. Светка могла съесть три тарелки пшенки за раз. Ее угощали передачами. Светка капризничала и могла отказаться. У нее плохо сцеживалось молоко, и медсестры ее расцеживали в четыре руки. Светка лежала на кровати, как корова – победительница сельхозвыставки. Соски Светки были густо намазаны зеленкой, и когда муж пытался ей что-то возразить, Светка рвала на груди ночнушку и вывешивала в форточку зеленые груди. Муж тут же возражать переставал.

Сына Светка родила почти пятикилограммового. С ним тоже все носились так же, как со Светкой. Когда все в палате в обед наелись борща и покормленные дети орали как резаные, не спавшие всю ночь медсестры из «злой» смены устроили разнос. Светка тогда за всех вступилась.

– Хавальник закрой, – сказала она медсестре.

Медсестра рот закрыла.

Светка почему-то симпатизировала Ольге. Подкармливала ее фруктами, занимала очередь в процедурный.

К Ольге только один раз приехали Наташа с Петей. Привезли апельсины и колбасу, которые передать не разрешили. Так что вроде как и не приезжали.

Светку выписывали всем роддомом. Она, уже одетая и накрашенная чужой тушью и помадой, принесла и поставила на тумбочку Ольге вазу с белыми тюльпанами. Ольга заплакала. Эти тюльпаны были первыми цветами в ее жизни. Она плакала потому, что эти цветы подарил не мужчина, а Светка, к которой Ольга относилась с внутренним презрением. Светка, которую в отличие от Ольги любили.

Ольгу встречали из роддома Наташа с Петей. Они привезли ползунки и распашонку – Ольга смотрела, как медсестра одевает дочку. Резкими движениями запихивая маленькую ручку в рукав распашонки.

– А чё ленты коричневые? – спросила медсестра, перетягивая одеяльце и накручивая банты.

– Наташ, а почему ленты коричневые? – спросила Ольга, когда они сели в такси.

– Розовых не было, – ответила Наташа. – Были или черные, или коричневые, или белые. Да какая разница?

Вета росла недоцелованной девочкой.

Грудь, как и предсказывала Зоя Петровна, Вета так и не взяла.

Мать посмотрела, как Ольга пытается впихнуть дочке грудь, и посоветовала:

– Пусть полежит голодная. Захочет жрать – возьмет.

Ольга выдержала пять часов несмолкающего крика. Подходила, предлагала дочке грудь, но та чмокала губами и отворачивала головку, содрогаясь всем тельцем. Ольга, плача, сцедила молоко в бутылочку. Из бутылочки Вета поела и успокоилась. Ольга сцеживалась месяц. Потом Петя привез упаковку смеси «Малыш», и это было счастье. От «Малыша» у Веты начался диатез. Щечки и ручки были в красной мокнущей коросте. Ольга купала Вету в череде и ромашке. Ничего не помогало. Поэтому Вету не целовала даже мать. Чмокала в шейку. И то, если это видела бабушка, всегда говорила Ольге: «Что ты с ней лижешься?» Потом Петя достал какое-то лекарство – он все-таки чувствовал себя виноватым перед Ольгой, – и стало полегче. Но привычка не зацеловывать дочку осталась.