Ласточка и другие рассказы(Совр. орф.)

А какая радость, когда ласточки из-за моря возвращаются! Точно они весну на крылышках несут — сразу тепло приходит, травы всходят и рощи зеленеют. А на лугах, на полях распускаются маленькие, пахучие цветочки; и хоть не раз еще случится изморозь с утра, да солнце уж стоит высоко, греет землю, будит в ней жизнь.

За ласточкой, как за вождем, за атаманом летят другие птицы. Даже самые большие ждут, пока им ласточка даст знать, что пора в путь-дорогу. Тогда и аист вытянет свои длинные ноги и сильные крылья, стучит клювом и кружит над гнездом, которое он бросил перед осенними холодами. А тут дети бегут со всей деревни, машут шапками, хлопают в ладоши и кричат: аист! аист!

А на рассвете или вечером опять слышен шум в воздухе… Это дикие гуси летят. Впереди летит гусак и гнусавит, а за ним стадо — по два, по три гуся. Как туча, упадут они на луг и весь луг забелеет ими.

Вскоре и журавль прилетает, жалобно стонет под тихим небом, направляет свой полет к лугам… И стоит там на высоких ногах, отряхивает белые крылья от дорожной пыли и ходит по болотам, истребляет там лягушек и разных гадов.

Все теплее, все прекраснее на Божьем свете. Над лесом тянет желтоватый вальдшнеп с длинным клювом; птица очень вкусная, но стрелять ее трудно: очень она осторожна и держится высоко над лесом.

В лугах кричит чайка, летая широкими кругами, чтобы никто не мог заметить, где она свила гнездо.

Вот начинается жизнь и веселье… Куда ни пойдешь, где ни станешь, куда ни глянешь — везде чириканье, шорох крыльев, голоса разные, крики… Выйдешь в поле — жаворонок тебя встречает; не увидишь его — он стрелой взовьется к голубому небу… Но вот ты уж снял шапку и глаза поднял к небу в молитве, чтоб не опередила тебя эта птичка, славословящая Бога.

Идешь в рощу — там новая радость. Тут зяблик кричит, там трясогузка, тут синичка голосит на ветке, тут травник, тут чижик, тут щегленок свистит, всюду навстречу тебе разные голоса — точно хор здесь скрыт в зеленой чаще. Чем ближе к июню, тем музыкантов больше… Вот и соловушек заводит свои трели, уж и иволга свистит, и кукушка кукует… Растет гомон, растут шелесты со дня на день.

— А в лесу, в лесу, Шимон, миленький?

— Войдешь в лес, там другая музыка. Тут голубь воркует, расправляет сизые перышки, тут скворец свистит, а дрозд его передразнивает, тут дятел словно в барабан бьет, а там мелькнет голубое крылышко сизоворонки. Поет хор птиц, а все-то он поет по-другому, с утра до ночи ходить можно и всех голосов не наслушаешься. А над лесом тихонько кружит ястреб и подкарауливает маленьких пташек; коршун как темное пятно закроет от птички солнце, и птичка задрожит от страха. Там ворона с криком садится на верхушки сосен и высматривает круглыми глазами неоперившихся птенчиков. Ведь и между птицами есть грабители, что питаются чужим добром и чужою жизнью.

— Да ведь ты, Шимон, маленьких птенчиков вороне в обиду не дашь? — спрашивает жалобным голосом Янек.

— Или ястребу? — кричит Зося.

— Что ж… защищаешь эту мелюзгу, как можешь… — отвечает лесник. — Тянет иногда сам «мельник», ястреб такой — белый, точно он на мельнице в муке вымазался… Поднимается все выше, выше, чтобы лучше разглядеть голубиное гнездышко. А в гнездышке сидят желторотые малютки, над гнездышком мать испуганно хлопает крыльями и смотрит со страхом на ястреба, убийцу ее деток — и кричит, и воркует, и кружит, и собственную грудь подставляет, а ястреб все ближе, описывает все большие круги над гнездышком. Вдруг он взвивается вверх, как стрела, чтобы с размаху напасть на малюток в гнездышке, — а тут вдруг… паф!

Тут старый Шимон берет, свою «козью ножку», целится и делает вид, что стреляет. Мальчики только этого и ждут. Они тотчас вскакивают, вытягивают руки и тоже делают вид, что стреляют. «Паф! паф! паф!» — раздаются на крыльце голоса, желтая такса срывается и начинает лаять, а собаки отвечают ей хором на дворе.

Но Зося не любит этого.

— Тише! Тише! Довольно! — кричит она, затыкая себе уши пальцами.

— Ну, что же, ястреб убит? — спрашивает Шимон с улыбкой.

— Убит! Убит! — отвечают мальчики.

— Ну так можно идти дальше! — говорит старый лесник и, понюхав табаку, так кончает рассказ:

— На мокрых лугах, на прудах, в тростнике — там не то. Тут коростель скрипит, ныряя глубоко в траве, там выпь гудит басом с вечера, тут кулик покрикивает резким голоском, там сорвется дикая утка с шумом и кваканьем, нырки ныряют в болотной воде, пролетит водная курочка и пропадет в зарослях — и все эти птицы живут по своему нраву, привыкли к воде, — плавают, ныряют, плескаются, так что шум идет.

В сухих больших лесах держится лучшая птица. Там рябчики сидят в можжевельнике, тетерев токует, глухарь стелет гнездо из сухих трав. Хорошая добыча — такая птица, но только осенью, когда она жиром заплывет… Тогда и ночей можно не спать, только бы убить что-нибудь и домой принести.

— А в поле нет птиц? — спрашивает Тадя.

— Как нет? — отвечает Шимон, — и в поле есть. А разве ты не помнишь, барчук, как мы куропаток видели в гречихе, под лесом? А перепелок мало мы наслушались?

— Правда! — ответил Тадя.