Ласточка-звездочка

Если Гришкино «здорово!» Сергей мог посчитать своей маленькой победой — Гришка все же испугался, — то теперь об испуге не могло быть и речи. Гришка вел разговор так, как хотел: «Я и то…» Ему было выгодно сейчас разговаривать с Сергеем, он и разговаривал. Сергей даже поймал себя на том, что ищет место, где бы раздеться, чтобы не затронуть Гришкин травяной язычок.

— А ну-ка, знаешь что, — сказал Сергей, — два квадратных метра травы на весь пруд, а ты один все занял. Двигайся! — И ткнул палкой Гришкины брюки.

— Кто занял?! — изумился Гришка. — Клади шмотки. Или нам с тобой не хватит?

«Нам с тобой» — это был уже настоящий комплимент.

В воображении Гришку было куда легче ненавидеть. В воображении Гришка не улыбался, не говорил дружески располагающим голосом.

— Говорят, — сказал Сергей, — вы ножички точите, финачами обзавелись? Интересно, для кого это?

— Какие финачи? — поразился Гришка. — Это Аба, что ли, натрепался? Смотри, обыкновенный складной.

Гришка поднял брюки, покопался в кармане, достал большой нож и открыл лезвие. Сергей, сжав палку, внимательно следил за ним. Ему показалось, что Гришка на мгновение напрягся. Но Гришка тотчас опять расслабился.

— Вот, смотри, — сказал он. — На хуторе магазин хозяйственный, там таких сколько хочешь. Двенадцать рублей. Попроси деревенских — тебе привезут.

— При чем тут Аба? — сказал Сергей, не двигаясь с места. — При чем тут Аба?

И все-таки Гришка не испугался. Он лишь хотел действовать наверняка. Шишки, разбитый нос, а то и еще какое-нибудь более серьезное повреждение — палка у Сергея увесистая, и дерется эта Ласточка-Звездочка зло и отчаянно — были ему ни к чему. Гришка на этот раз попался, что он сразу же и без лишних самолюбивых терзаний признал. Сейчас он просто маневрировал, ожидая, может, подойдут дружки. Не подойдут — Гришка все равно сегодня же вечером вернется к этому разговору. Сергей это прекрасно понимал, но никак не мог сделать решительного шага — дурацкий дружеский разговор ему мешал.

— Как же ты ныряешь в эту лужу? — тянул время Сергей. — Тут самая глубина — полметра. Нырнешь головой в грязь. А если камень?

— Надо уметь нырять, — сказал Гришка. — Надо не прямо в воду входить, а еще в воздухе выгнуться. Тогда тебя сама вода наверх выбросит. Не то что полметра — двадцати сантиметров хватит.

— Трепешься.

— Чего треплюсь! Сам по-топориному, думаешь, и другие так?

Гришка, щупая пальцами ноги пыльную и уже прохладную землю, двинулся к воде.

— Тут вообще-то и поглубже места есть. Знать только надо.

Он встал на краю невысокого сыпучего обрывчика, зябко шевельнул лопатками — под кожей мягко обозначились мускулистые веревки, — небрежно поднял руки над головой и, не сгибая ног и корпуса, слегка осел. Потом, оттолкнувшись будто одними пальцами ног, описал в воздухе короткую, но плавную дугу и вошел в воду. Прыжок и совсем бы получился красивым, если бы при толчке Гришка не обрушил с обрывчика увесистую глыбу земли, которая хлюпнула вслед за ним в воду.

«Раз, два, три, — начал Сергей считать секунды, которые Гришка пробудет под водой, — десять, одиннадцать… двадцать один… тридцать». Гришка явно вознамерился его поразить: загребет под водой в сторону и вынырнет где-нибудь, где Сергей не ожидает его увидеть. Старая шутка!

Сергей стал искать на поверхности пруда воздушные пузыри — след Гришкиного движения под водой. Пузырей было сколько угодно. Мутновато-серые, мелкие и крупные, они копились у противоположного, заросшего камышом и болотистой травой берега. Но это были постоянные, неподвижные пузыри. Затянутые пылью. Пузыри, взрывающиеся на воде от дыхания человека, совсем не такие.

«Шестьдесят… шестьдесят пять… семьдесят». Сергей перестал считать и почувствовал, как стало тихо над прудом. Вот только он один стоит, и эти мутные пузыри, неподвижные, никогда не лопающиеся, и гладкая поверхность пруда, тихо млеющая под еще горячим, но уже не жарким осенним солнцем. Но не эту обычную степную тишину он слушал. Вот сейчас должны были раздаться шумный всплеск, фырканье, хлопки Гришкиных ладоней по воде, а ничего этого не было — тихо.

— Гришка! — крикнул Сергей. — Эгей! Выныривай!

И сам не поверил своему голосу — такой он стал неестественный. Гришка уже не мог вынырнуть — это было понятно по пугающей тишине, все накапливавшейся и накапливавшейся над прудом. Сергей схватил свои штаны, рубашку и, не надевая их, бросился по тропинке наверх, но на полдороге остановился, швырнул в сторону брюки и рубашку, подбежал к пруду и вошел в воду с того места, где Гришкины ноги обвалили ком земли. Здесь, сразу же у берега, было глубже, чем полметра, но все же не очень глубоко. Сергей все входил и входил в пруд, а вода едва поднималась до его груди.