Ласточкино гнездо

И вот пролетели годы, войны и революции, в марте восемнадцатого Лукомские обнаружили, что проживают на территории Советской Социалистической Республики Таврида, потом республика как-то стушевалась, потому что явились союзные войска, но не так чтобы надолго, и опять красные, а за ними белые, и опять чепуха, кавардак и полное расстройство жизни…

– Осьмушка фунта[15] хлеба на человека в день! – стонал Лукомский, заламывая руки и мечась по комнате. – Ах, как прав был покойный Думбадзе, когда… Помнишь, после того, как в его карету бросили бомбу и промахнулись, он велел облить керосином дом, откуда кидали бомбу, и сжечь его…

Он заскрежетал зубами, ероша свои редкие волосы.

– Мало! – кричал бывший либерал, возбуждаясь все больше и больше. – Мало сжигали, мало расстреливали… Вот и имеем теперь… то, что имеем!

Он погрозил кулаком окну и рухнул на диван в совершенном отчаянии.

Варвара Дмитриевна тихо плакала.

Но все проходит, прошло и это.

Исчез Лукомский, смылся на одном из врангелевских пароходов вместе со своей любовницей, бывшей подругой жены, бежала за границу дочь вместе с мужем – офицером штаба, умер от тифа сын-гимназист, а Варвара Дмитриевна осталась. Она была уверена, что вскоре тоже умрет, но не умерла. И ей пришлось одной налаживать жизнь, или, вернее, некое ее подобие.

Она подрабатывала тапером в рабочем клубе, сопровождая игрой на разбитом пианино немые фильмы, а летом, разгородив надвое остававшуюся у нее комнату – впрочем, довольно просторную, – сдавала закуток приезжим.

Правилом Варвары Дмитриевны было – только женщины или семейные пары, и никаких детей. Но у мироздания, похоже, были свои правила, главным из которых было во всем противоречить Варваре Дмитриевне и ни в чем не давать ей спуску.

Самые благопристойные женщины, едва переступив порог ее дома, тотчас пускались во все тяжкие и заводили шашни с местными альфонсами, а семейные пары, которых Лукомская пускала к себе, неизменно оказывались скандалистами, неплательщиками или просто жуликами.

После того как к ней из-за очередных постояльцев нагрянул глава местного угрозыска, Варвару Дмитриевну долго трясло.

– Что, мать? – весело кричал Парамонов, если встречал ее после этого инцидента где-нибудь на улице. – Опять жулье к себе пустила? Контрреволюцию мутишь? Ну-ну!

Варвара Дмитриевна жалась, лепетала:

– Ах, ну что вы, гражданин… – чем страшно забавляла краснолицего, экспансивного собеседника.

Он был уверен, что его слова – всего лишь хорошая шутка, а Лукомская после таких разговоров долго не могла сомкнуть глаз.

И тут в разгар сезона возле ее дома объявился совершенно неподходящий гражданин.

Во-первых, он был непозволительно молод – ему, вероятно, не сравнялось и двадцати. Во-вторых, у его виска красовался чудовищных размеров рубец, придававший своему обладателю вид, прямо скажем, наводящий на размышления.

– Вы сдаете угол? – лаконично спросил гражданин у Варвары Дмитриевны, даже не удосужившись поздороваться.

– Дело в том, что я… – залепетала она, конфузясь.

Она не умела отказывать, а молодой человек без вещей не внушал ничего, кроме подозрений.

Кот просочился мимо нее на улицу, поглядел на вновь прибывшего, покрутился вокруг него и неожиданно с хриплым «мяу» потерся о его ноги.

Варвара Дмитриевна оторопела.

Кот Пиль (названный так в честь звезды Гарри Пиля[16]) терпеть не мог посторонних и был причиной бесконечных перепалок Лукомской с ее постояльцами.

В глубине души она подозревала, что ее своенравный трехцветный кот вообще ненавидит людей; впрочем, точно такая же черта наблюдается у некоторых представителей человеческого рода, хотя они даже близко не могут похвастаться кошачьей грациозностью, красотой и умением мурлыкать.

– Хороший кот, – рассеянно сказал незнакомец и, нагнувшись, потрепал его по голове.

Обычно Пиль терпеть не мог, если его гладили без спросу, и счастлив бывал тот, кто после контакта с его когтями отделывался лишь парой царапин. Однако сейчас кот приветственно выгнул спину и вновь хрипло мяукнул.

– А… Э… – пробормотала Варвара Дмитриевна, глядя на незнакомца во все глаза. – Я думаю… в сущности… – И она решилась: – Заходите, пожалуйста.

Как выяснилось из дальнейших расспросов, в истории незнакомца не было ничего из ряда вон выходящего. В Москве он сопровождал на вокзал товарища, который ехал в Крым лечиться от чахотки. Товарищу стало нехорошо, и незнакомец сел в поезд, чтобы лично сопроводить его до места назначения. Именно поэтому у незнакомца не было с собой вещей. Врач Стабровский сказал, что у Варвары Дмитриевны, может быть, найдется свободный угол, ну и…

– Ах, что ж вы сразу не сказали, что вы от Андрея Витольдовича? – воскликнула Лукомская, всплеснув руками. – Я бы сразу же вас пустила… Только, – она замялась, – как же быть с вещами? Вы, наверное, на пляж будете ходить… и вообще…

– Да мне много не надо, – пожал плечами собеседник, – я, знаете ли, к вещам равнодушен…