Ласточкино гнездо

Бориса нельзя было назвать толстяком, но он был крупный мужчина и, как всякий бывший боксер, состоял из сплошных мышц. Предками его являлись англичане, перебравшиеся в Россию в позапрошлом веке, и некоторые уверяли, что в лице режиссера и впрямь проглядывает нечто британское. Обычно оно казалось замкнутым и, пожалуй, упрямым, но когда Борис немного расслаблялся, с ним происходила поразительная перемена: он превращался в самого обаятельного, самого сердечного человека на свете с великолепной открытой улыбкой. Друзья обожали его, а женщины…

В дверь кто-то коротко, но решительно постучал.

– Миша, заходи, открыто! – крикнул Борис, безошибочно опознав по стуку стоявшего в коридоре.

Дверь с легким скрипом отворилась. На пороге стоял остролицый блондин лет тридцати пяти с умными серыми глазами. Это был Михаил Мельников, сценарист и по совместительству – глава всех злодеев в фильме Винтера.

– Что это у тебя? – спросил Борис, разглядев в руке гостя бутылку.

– Вино из баронских подвалов, – ответил Михаил. – Из коллекции самого Розена.

– Пф! – фыркнул Винтер. – Тебя надули.

– Ты на этикетку посмотри. – Сценарист закрыл дверь, подошел к Борису и протянул ему бутылку.

Режиссер стал придирчиво изучать надписи, морща лоб.

– Где ты ее купил? – наконец спросил он.

– В старом городе, у одного грека.

– Точно подделка, – пробормотал Борис; но в его голосе уже не было прежней убежденности. – Откроем?

– Давай.

– А за что пьем? – спохватился режиссер, ища штопор.

– Да за что хочешь.

Хотя Винтер был сильным мужчиной, пробку удалось извлечь не без труда.

Из бутылки на находящихся в комнате пахнуло сложным ароматом, в котором словно спрессовались все весны и зимы, во время которых драгоценный напиток дремал в подвале, и Михаил аж зажмурился от удовольствия.

– А ты говоришь – подделка…

– Надо Эдмунда пригласить, – спохватился Борис.

– Не надо, – мотнул головой сценарист.

– Почему?

– Он с дамой.

– Опять?

– Всегда, – усмехнулся Михаил. Оператор был известным сердцеедом, но ни одна из пассий у него надолго не задерживалась. – Ты что ищешь?

– Бокалов нет, – сказал Винтер убитым голосом, переворошив всю находящуюся поблизости посуду и едва не разбив сифон.

– Да? Ну будем пить по-пролетарски, из стаканов…

Чокнулись и выпили по-пролетарски.

Дивное вино заструилось по языку, проследовало своим путем в желудок, и Борис невольно подумал – как хорошо, что Таси с ними нет, она бы непременно сказала что-нибудь неодобрительное, что напрочь бы испортило момент. И вообще, не так уж плохо, что сегодня съемки закончились пораньше…

– За нашу фильму, – предложил он запоздалый тост.

– За нашу фильму, – кивнул Михаил.

Они сидели друг против друга за круглым столом и чувствовали, как все заботы отступают и ленивое блаженство по капле просачивается в их души.

Из открытого окна веял ветерок, снаружи копошилась и гомонила набережная, но даже шум не нарушал счастливого покоя собеседников.

«А ведь ничего этого могло и не быть», – вдруг подумал Борис. Сколько труда от него потребовал этот проект, с какими муками все продвигалось…

Впрочем, все началось с рядового вопроса одного из руководителей кинофабрики:

– Товарищ Винтер, как насчет новой фильмы? Есть отличный материал для экранизации… Боевик! Либретто уже готово. Со сценарием проблем не будет… Приключения, заграница – мне кажется, это в вашем вкусе…

Невольно Винтер заинтересовался. Его предыдущий фильм был комедией о молодом крестьянине в большом городе, и хотя режиссеру удалось повернуть сценарий так, чтобы уйти от навязших в зубах штампов, он чувствовал, что сыт крестьянами по горло. Ему хотелось приключений, романтики, размаха. Хотелось героев, которые не будут ни крестьянами, ни рабочими, ни – если уж говорить начистоту – нэпманами.

Вскоре он заполучил для ознакомления либретто[7] и стал его читать. Но по мере того, как строка за строкой проходили перед его взором, недоумение Винтера росло и мало-помалу превращалось в оторопь.

Коротко говоря, никакого либретто не было и в помине, а был какой-то словесный фарш о героических заграничных рабочих, которые противостояли тайной капиталистической организации. Во главе ее стоял наводящий страх злодей по имени Тундер Тронк.

Вновь и вновь спотыкаясь об это имя, Винтер наконец вспомнил, что видел его раньше, и не раз, на обложках тоненьких книжечек, выходивших серийными выпусками.

Издательство словно нарочно сделало все, чтобы отпугнуть читателей чудовищными обложками, дрянной бумагой и слепым шрифтом, но его усилия не увенчались успехом. Автором книжечек значился некий иностранец Фрэнк Гризли, и хотя от одного этого имени за версту разило подделкой, публика расхватывала выпуски на ура.

Решив не полагаться на либретто, Борис отправил Тасю искать полный текст приключений Тундер Тронка, которые, как выяснилось, были недавно переизданы в одном томе. С большим трудом (весь тираж был уже раскуплен) жена раздобыла книгу, и режиссер засел за ее чтение.

Надо вам сказать, что киношники – люди закаленные и что удивить их непросто, однако автору, скрывавшемуся под псевдонимом Фрэнк Гризли, это удалось.