Ласты на каблуках

– И ты меня учить будешь! – возмутилась Лизочка, вспомнив вчерашние нравоучения. – Странствующий Учитель тоже, я тебе говорила, нашелся в лесу. Делать ему, что ли, нечего – распутывать мои проблемы? Шел бы на психоаналитика учиться да деньги зарабатывал бы лучше.

– Ну что ты опять раскричалась? – мягко остановила ее Динка. – Не встреть ты его, как бы из леса выбралась? Что бы с тобой могло случиться – страшно представить. И потом, он тебе вполне правильно сказал. Не надо считать, что все грабли – сволочи. Это раз. А второе... Как там его? А, не воспринимай ты себя как товар, не пытайся продаться подороже – и все будет хорошо.

Лизочка и сама понимала, что Динка права, что она с ней полностью согласна, но остановиться не могла. «Нападение – лучшая защита» – Лизочка с детства любила эту фразу и старалась ею руководствоваться в своих поступках. Это уже было как условный рефлекс: нападать.

– Я пытаюсь продаться подороже? – обалдела Лизочка. – Да я!.. Да я никогда!.. Да ты сама!..

– А кто мне постоянно рассказывал, сколько денег на тебя Борюсик потратил в очередной раз? Разве деньгами измеряются чувства?

Лизочка была готова убить Динку. А убить кого-то, как мы уже это выяснили, люди хотят только тогда, когда им говорят правду, которую они и сами знают. Знают, но скрывают изо всех сил, как первые морщины и целлюлит.

Лизочка, конечно, старалась о Борюсике не думать. Пыталась утвердиться в мысли, что вычеркнула его большой и жирной чертой из своей жизни. Выдрала, как лишние волоски, – больно, а что делать? Красота требует жертв, а Лизочкина жизнь должна быть красивой. Без всяких сволочей (читай: Борюсиков).

Вычеркнула, выдрала, выкинула – перевела в ранг подлецов, отвела душу в отделении милиции, рассказывая о его злодеяниях. Перечитала свои показания, расписалась: «С моих слов записано верно, мною прочитано». И забыла. Но все это было неправдой. Почему неправдой – понять этого Лизочка не могла.

То ли климат здесь какой-то особенный, то ли солнышко крепко голову припекает – запустился в ней, в ее, Лизочкиной, голове, какой-то странный механизм. Нет-нет, да и вернется она мыслями к их – ее и Борюсика – московским отношениям. Попытается что-нибудь вспомнить, какую-нибудь подробность – а нет никаких подробностей. С одной стороны, все так гладко было, так идеально, так неправдоподобно красиво, как роман прочитала. И она была безупречна. И он – безупречен. И отношения их – безупречны. Словно не жила Лизочка, не переживала. Не чувствовала ничего. Упивалась безупречностью и идеальностью.

А с другой – было, было оно – это самое настоящее, о чем выстукивало азбукой Морзе ее сердце. Было это – и никуда не денешься. Это все лишнее, суетное, наносное можно забыть. А настоящее – не забывается. Остается навсегда.

– Знаешь, о чем я подумала? Боишься ты, старушка, честных отношений. Вот и пытаешься придумать какие-то товарно-денежные. Чтобы душу не затрагивали. – Динка как будто мысли ее прочитала. – Да твой Борюсик, с твоих слов, уж такой сахарный виртуальный персонаж – он такой же трус, как ты.

– Я не боюсь, – уже окончательно оскорбилась Лизочка. – Я... я... просто не хочу. Не хочу...

– Чего ты не хочешь?

– Я не хочу лишнего, суетного и мелочного, – она вслух озвучила свои мысли. – Я хочу настоящего. Я хочу ходить на своих настоящих ножках.

– На настоящих ножках ходить трудно. Мы уже говорили об этом. Они у нас недоразвитые.

– Я хочу отрастить свои настоящие ножки. Ах, Динка, Динка, я же тебе самое главное не сказала, – Лизочке почему-то мучительно захотелось быть искренней. – Я такая дура, Динка!.. – призналась она и сама обалдела. – Я такая дура. Я жила не своей жизнью. Я не умела любить. Я боялась быть настоящей. Я не знала себя.

– А теперь знаешь?

– Знаю!

– А помнишь, как точно ты в Москве сформулировала свое желание?

– Нет.

– Ты сказала: «Хочется, чтобы Борюсик меня куда-нибудь свозил; на море» – так?

– Так.

– А дальше: «Мы мало времени вместе проводим... и я не знаю, сколько у него там ножек на самом деле, и про себя не знаю, сколько у меня ножек... Я хочу узнать его поближе, узнать себя...»

– Точно! – изумилась Лизочка.

– Узнала ты, сколько у него ножек?

– Не знаю, как про него... – Лизочка почему-то не хотела говорить на эту тему, – но сколько у меня – узнала. Динка, у меня столько ножек, о которых я даже и не подозревала! Причем и плохих, и хороших. Я ведь стольких людей наобижала! Бабку – хозяйку домика обидела ни за что ни про что. Поняла, что Борюсика в Москве обижала. Вела себя как принцесса, а то, что он тоже – принц, живой человек, не думала. Тебя обидела – пыталась виноватых искать. Прости меня, Динка, ладно?

– Конечно, Лизка, прощаю, да я и не сержусь.

– Но во мне есть и хорошее! Я могу быть настоящей. Я знаю теперь, какая я. Я знаю, чего мне нужно. Я так тебя люблю, Диночка! Я так благодарна тебе, что ты тогда пришла ко мне, что мы выпили, что ты мне сказала про Вуду, что мы обратились к лоа Эрзули...

– Я рада, – Динка даже прослезилась. – Я тебя тоже люблю, Лизка. Ты теперь поверила в Вуду?