Латинист и его женщины

— И чего бы ты от меня сбегал, если у нас с тобой никогда ничего и не было?.. Я просто удивляюсь твоему глупому рассужденью! Вечно ты что-нибудь выдумаешь, чтобы позлить меня!

— Надоело мне твоё нытьё! — сказал я, поморщившись. — Терпеть не могу, когда у тебя такой противный голос, как сейчас…

— А ты вообще — всего на свете терпеть не можешь!

Что было мочи Зинаида грохнула об пол чашку с блюдцем, от чего собачонок испуганно шарахнулся, а я даже и бровью не повёл — посуда-то её, а не моя. Да если бы и моя!

— И чем это я тебе так надоела?

— Ну пусть будет так, если ты так хочешь думать: я не сбегал, твои сны — ничего не означают, и я не умею их толковать, и ты мне не надоела. Я согласен со всем. Я извиняюсь за всё. Только не скандаль!

Зинаида приуныла.

— Никто меня не любит, — тихо сказала она. Сделала попытку рассмеяться, но — попытка не удалась.

— Не хнычь, — я встал и ласково потрепал её по голове — жест исключительно редкий в наших с нею отношениях; как правило я вообще никогда и ни по какому поводу не прикасаюсь к ней. — Этот сон был о твоей решимости выжить и превозмочь все невзгоды. Так что ты не нуждаешься в моём особом сочувствии. Ты — сильная. Ты намного сильнее меня. И вообще, бабы сильнее мужиков. Это мужиков надо жалеть, а бабы и сами выживут. Гадюки вы все, вот вы кто. Спасибо за кофе. А осколки я сейчас подмету.

— Ну что ты! — виновато проговорила Зинаида. — Я била, я сама и уберу. Прости меня, пожалуйста.

Глава 11. ТАИНСТВЕННАЯ НЕЗНАКОМКА И ЧЕЛОВЕК В СЕРОМ

1

И в этот момент раздался звонок в дверь. Собачонок Дымок радостно и панически затявкал, Зинаида, смиренною овечкою взявшаяся было за осколки, вся вздрогнула, с грохотом бросила их на пол и в торжественном волнении снова засуетилась перед зеркалом.

— Иду! Иду! — закричала она прямо из моей комнаты, которая, кстати говоря, — самая первая от входной двери. Голос у неё теперь был совершенно незнакомый, совсем не тот, что давеча звучал возле меня в разных своих вариантах — грустном, весёлом, раздражительном, виноватом. Это был голос другой женщины. Я успел разглядеть её лицо — абсолютно чужое, до ужаса незнакомое…

И вот уже она выскочила из комнаты и отперла дверь. Я услышал голос таинственной незнакомки: «Лёнечка, здравствуй, мой милый!» И — игривое чмоканье. И ответ: «Здравствуй, Зинулик!» — достойный такой, положительный.

Далее воспоследовали какие-то начальственные распоряжения кому-то, кто остался за порогом, на лестничной площадке, — что-то там занести и поставить пока вот в этот угол, да поосторожней, поосторожней!.. А кроме того: подъехать сюда завтра в восемь утра, не забыв прихватить с собой то-то и то-то для поездки туда-то и туда-то. Посигналить с улицы, если буду задерживаться, но только не звонить в дверь — я этого не люблю.

И дверь хлопнула. И в замке провернулся ключ: щёлк-щёлк. Потом важный гость переобувался в домашнюю обувь. Он обожал мягкие комнатные тапочки. И вот наконец Зинаида со своим любовником двинулась в долгий путь мимо моей открытой двери. «Лёнечка» заглянул в отверстие — серый дорогой костюм и смуглое лицо с чёрными волосами, обрамляющими начальственную лысину — и вполне доброжелательно, как старому другу, бросил мне несколько приветственных фраз. И что-то подобное же получил и от меня в ответ. Я успел заметить, как собачонок Дымок услужливо прошмыгнул за ними. Знать своим собачьим умишком, что этот человек — БАНКИР, он, конечно, не мог, но ему, вне всякого сомненья, было понятно, что гость его хозяйки, являющийся к ней через строго отмеренные промежутки времени, есть нечто очень и очень значительное.

2

Я подмёл то, что осталось от Зинаидиной посуды. И всё это отнёс на кухню, туда, где стоял бак для мусора. Во всём должен быть порядок. Затем я стал мыть руки — после совка и веника я всегда мою руки.

А на кухне уже вовсю орудовал банкир — выкладывал из сумок что-то съестное.

— Павел Артемьевич, тут у нас намечаются крабовые палочки и копчёная индюшатина, — сказал Лёня. — Не желаете ли присоединиться?

— Нет-нет, спасибо, Леонид Антоныч, — вежливо ответил я. Это нас так зовут: меня — Павел Артемьевич, а его — Леонид Антонович. — Большое спасибо, — повторил я, тщательно вытирая вымытые руки Зинаидиным полотенцем. Терпеть не могу садиться за компьютер с мокрыми или даже просто сырыми руками. — Много работы, а латинский язык — такая вещь, что требует постоянного повышения квалификации.

— Правду ли говорят, — поинтересовался Лёня-банкир, что ваш медицинский институт собирается добровольно лишить себя статуса отдельного учебного заведения и войти в состав университета на правах всего лишь отдельного факультета?

— Да, такие слухи упорно ходят, — ответил я.

— И как вы думаете, хорошо это или плохо, если такое преобразование будет иметь место?