Латинская Романия

Трагедия Жанны л'Алеман нашла интерпретацию также и в поэтичной народной балладе, возможно восходящей к XIV в., где она представлена под именем Ародафнусы (Лавророзы). Героиня была красивейшей из трех сестер, говорится в песне, а ее возлюбленный назван царем Востока и императором Запада. Злобная королева, узнав о любви супруга к Ародафнусе, также приглашает ее во дворец, куда Ародафнуса является в великолепном расшитом золотом туалете, еще более подчеркивающем ее красоту. Она ласково принята королевой, которая говорит, что пригласила ее, чтобы взглянуть на нее, вместе вкусить трапезу и совершить прогулку. Весь день они провели как сестры, и лишь тогда, когда королева не ответила на слова прощания, Ародафнуса, приняв это за пренебрежение, в гневе тихо сказала: «И об этой женщине, с крупным мужицким лбом, беззубой, этом хриплом петухе мне рассказывали столько прекрасного!» Служанки донесли королеве об этих словах, что еще более распалило ее гнев. На следующий день королева вновь призвала к себе Ародафнусу. В балладе приведена трогательная сцена прощания Ародафнусы с родным домом, когда она получила повеление королевы. На этот раз прием был иным. Королева, схватив Ародафнусу за волосы, в гневе сказала, что ранее она пощадила ее жизнь, но за дерзость ныне предает ее смерти. Ародафнуса умоляла лишь позволить ей проститься с королем и разразилась рыданиями… Почувствовав неладное, король, находившийся в дальних странах, приказал срочно привести своего лучшего коня. Мигом проскакав две тысячи верст, он ворвался во Дворец, высадил ногой дверь, но, увидев окровавленную, уже обезглавленную Ародафнусу, упал без чувств. Придя в себя, он изгнал Королеву из дворца, а останки Ародафнусы приказал похоронить с Царскими почестями. Поступок реального исторического лица, как Мы видели, был иным. Автор так заканчивает балладу: «Пусть долго живут те, кто прочтут эту песню, и пусть все, кто прочтет, уронят две слезы. И пусть все, кто читают, будут счастливы, а тот, кто женат, пусть простится с любовью»[324]. Такова неожиданная мораль баллады. В другой версии «Песни об Ародафнусе» королева толкает девушку в приготовленную печь, но и сама гибнет там же вслед за ней от рук короля[325].

Так история короля Петра и его возлюбленной дважды вошла в художественную литературу: один раз в виде новеллы, помещенной в исторический труд, другой — в виде баллады, сложенной народом. В балладе, впрочем, зло наказуемо. У Махеры же одно зло порождает другое, а в целом оно порождено кознями демона сладострастия.

В XIV в. патриотическую поэму об обязанностях гражданина написал на греческом языке Георгий Лапиф. Киприот адресуется не к феодальной элите, а к греческому народу, причем на простом, безыскусном языке. Для Лапифа греки его времени — наследники доблести живших в античности предков, и он рекомендует им прежде всего чтение древних историков о деяниях героев[326].

Кипр при Лузиньянах никогда не оставался в стороне от интенсивной литературной жизни своей эпохи. Сам Фома Аквинат сочинял по просьбе короля Кипра Гуго III трактат «De Regimine Principum». Джованни Боккаччо посылает Гуго IV свою «Генеалогию языческих богов», написанную по желанию короля[327], а Никифор Григора посвящает ему же в конце 1351-начале 1352 г. энкомий, где называет государя Кипра «высочайшим, почтеннейшим, благороднейшим, светлейшим и великим». Византийский писатель отдает дань прекрасному географическому положению острова, где с красотой природы гармонирует справедливое и добродетельное правление благородного и милостивого монарха, покровителя образования и блюстителя правосудия[328]. Несколько идеализированный образ Гуго IV нарисован Григорой и в его «Истории ромеев»[329].

Многие выдающиеся произведения кипрской литературы были созданы «франкоязычными» авторами. Этот ряд открывает творчество Филиппа де Новара (ок. 1195 — после 1265). Выходец из ломбардского города Новара, еще в юности отправившийся на Восток, участник Пятого Крестового похода и осады Дамиетты (1218–1219), Филипп создал затем довольно большое литературное произведение «Историю войны между императором Фридрихом и Жаном Ибелином», которое дошло до нас в составе второй книги обширной компиляции, так называемых «Деяниях Киприотов» (ок. 1320 г.), а также (в переработанном виде) в составе позднейшей хроники Филиппо Амади (середина XV в.)[330].