Лаций. Мир ноэмов

Процесс производства был запущен. Все это куда больше походило на выращивание живого организма, чем на изготовление ракеты. При первой закачке в принтер расплавленного металла поднялся густой туман из металлических частиц. В дело вступили силовые поля, управляя конденсацией с точностью вплоть до атома. Вырисовались прямые линии и схемы, частицы материи ринулись друг к другу, объединяясь в структурированную форму.

Из того, что всего несколькими мгновениями раньше было бесформенным хаосом, выкристаллизовались две ракеты. Тепло, выделившееся при операции, раскалило куб добела, так что он озарял отсек почти невыносимым светом. Осторожные эргаты отошли подальше.

Внутри движение стало лихорадочным, будто симфония, которую играли все быстрее и быстрее, до предела слышимости. Силовые установки, детекторы обнаружения, радиопоглощающие покрытия и другие составляющие наращивались слой за слоем. Не хватало только зернышка сознания, которого ни один завод не был способен произвести.

В одной из граней куба появилось отверстие, и силовые поля вытолкнули обе ракеты наружу. Они были практически одинаковыми: матовые, хромированные, легкие и почти незаметные, длинные и тонкие, словно кисти. С носовой части через прямоугольное отверстие можно было разглядеть стальную гондолу. Эргаты подождали немного, чтобы все остыло, а потом засуетились, устанавливая там комплект синтетических органов – желатинообразных масс трубчатой формы. Когда эти массы подключили к системе жизнеобеспечения, они ожили и переплелись друг с другом, образуя миниатюрный организм. Тогда из тени, пощелкивая жвалами, вышли два скарабея. Другие автоматы расступились. Каждый из скарабеев опустил в специально предназначенную для этого полость влажный на вид беловатый шар, покрытый бороздками и извилинами не больше десяти сантиметров в диаметре.

Эти биологические псевдомозги, только что извлеченные из корабельного инкубатора, будут управлять ракетами, пока те не выполнят свою миссию. Скоро ложноножки системы жизнеобеспечения проникли в бледную плоть и стали впрыскивать в нее защитные и питательные жидкости. Затем механические слуги закрыли отверстия тяжелыми металлическими пластинами, которые защелкнулись с глухим звуком.

Заводской ноэм был уже мертв, его структура начала остывать, и отсек снова погрузился в ледяные сумерки. Но маленьким насекомоподобным работникам, созданным для работы в безвоздушном пространстве, не было до этого дела. Они приподняли ракеты и осторожно, будто реликвии, понесли их через множество отсеков и коридоров до пусковой площадки, где уложили их в смежные шахты. И тут же тишина сменилась характерным свистом магнетических катапульт.

Металлические двойняшки одновременно вынеслись с боковой палубы корабля, огромной скалы, хребта которой было не разглядеть, такой темной, что заметить ее можно было, лишь когда она закрывала звезды. Вместе они устремились вдаль, следуя параллельными траекториями, и никто не видел, как они исчезли в пустоте.

От шока при выходе в межзвездное пространство обе проснулись. Энергия прилила к сердцу генератора и рассредоточилась, дойдя до полубиологических автоматов в носовой части. На самом деле роль ракет сводилась к тому, чтобы поддерживать жизнь в нескольких граммах разумной материи. Продолжительность жизни у этой материи была недолгой, поэтому ощущение неотложности, вдобавок усиленной впрыснутой автоматами дозой гормонов, поселилось в них одновременно. Пришли воспоминания о прошлом и руководство о том, как поступать в будущем.

Их личности раскололись. До этого момента они были идентичны, похожи почти до атома, с квантовой погрешностью.

Потом каждой открылась цель ее миссии. Нейронные связи между ними ослабли.

Разум первой ракеты наполнился воспоминаниями, омраченными давним сожалением. Ее целью был Отон. В далеком прошлом он стал союзником Плавтины – а может быть, и бо́льшим, чем просто союзником. Это произошло до ее изгнания к Рубежу, в то время, когда казалось, что ей под силу своей волей изменить Урбс. Плавтина знала, что Отон тоже покинул поле боя. Он выбрал своим пристанищем звезду, которая на первый взгляд не представляла никакого интереса – Кси в созвездии Волопаса, в двадцати световых годах от Гелиоса, их родного солнца.

В разуме ее сестры возник совсем другой образ: город, озаряющий небо сиянием своей славы, как в ностальгических воспоминаниях Плавтины. Слабый красноватый цвет Альфы Центавра на таком расстоянии не мог поспорить с блеском города Интеллектов. И среди всех благородных и доблестных господ при дворе она найдет самого достойного, возможно, того единственного, кто, будучи у власти, остается честным.