Латунная луна : рассказы

А двуглавый орел на реверсе приуготовился ежедневно прилетать и клевать мою печень. Предстояла житейская и нравственная морока!

С момента дарения первого рубля прошло несколько лет и можно было не сомневаться, что редкостный экспонат подорожал, да и деньги, насколько я припоминаю, имели уже другую цену.

Теперь, когда я не был обязан продавать по дешевке рубль, который, между прочим, не был мне подарен, следовало бы продать его (хотя бы через Александра А.) за существующую нынешнюю наверняка высокую цену.

Но как объяснить столь торгашеское поведение моему другу?

Как растолковать Валентине Петровне новый ее, умножившийся теперь барыш? Она с ума сойдет от потерянных за первый рубль рублей. Именно за рубль рублей — такая словесная толчея завелась и заклубилась в эшафотной моей уже голове.

В прошлый раз все было чисто. Допустим, я мог бы взять за монету подороже. Но поступил я как мне было с руки! Ведь прошлый рубль был мой, и я его продавал за сколько хочу. А этот? Этот вообще-то чей? Как бы снова подаренный, но как бы и не подаренный. Мол, от вас, благородного и честного человека, от зятя моей подруги, ожидается решение высоконравственное и похвальное — да и государь наш Петр Алексеевич вопрошает со своего аверса “Похвально ли?”

Но сколько он теперь стоит? Как разведать у скрытных коллекционеров его цену? Коллекционер, он же когда видит редкую монету, истинную цену под пистолетом не назовет. Заметим кстати, что в те времена еще не издавали никаких справочников.

И сколько же в Ленинграде будет застольных сожалений, предположений, сомнений и огорчений.

Вот, скажем, наша мама привозит деньги за второй Гангутский рубль. Вот вечером заходит к ней за невиданными деньгами Валентина Петровна, счастливая настолько, что не вовлечется даже в диванные интрижки с котом. Кот же будет спать на газете (с него шерсть лезет), а газета будет лежать на известном уже нам диване. За столом будет сидеть и тетя Нюра, которая работает на “Светлане”, — мы о ней говорили. К чаю будет пирог с саго (или сагой — не знаю как. Саго это — привычная для Питера крупа, в Москве совершенно неизвестная).

Приготовленная для пирога с измельченными крутыми яйцами, она похожа на крупную икру, полупрозрачную, но не икряного, а мутновато-молочного цвета, точь-в-точь бурмицкий жемчуг эпохи вышеназванного самодержца Петра Великого. Как такой замечательный опрятный и горячий пирог можно изготовить на коммунальной кухне, где ходит с чайником полоумный Павлюк, где безучастный и объективный к порядкам в нашем отечестве появляется Лев Маркович или его жена Куна Фадеевна, куда приходит с погулянки Павлюков сын Витька, куда пробирается наш кот, чтобы украсть что-нибудь из-под кастрюльной крышки, прикрученной к кастрюльным ушам веревками в предвидении его покраж, где на высоком табурете всегда сидит туберкулезная Марья Васильевна и сплевывает мокроту в медицинскую баночку?

Да-да! Объясните мне, как может на такой кухне совершиться пышный, горячий, мягкий, красивый пирог с саго — прямоугольный по форме противня, с диагональными перекрестьями из теста, меж которых виднеется перламутровая саговая начинка с желтенькими вкраплениями накрошенного яйца вкрутую.

“Надо же! — скажет как бы между прочим Валентина Петровна, на колени которой переберется спать кот (это перед непогодой!). — Такие деньги получила, а за тот-то первый всего двадцать пять!” И, словно без сожаления, но мирясь с судьбой, печально усмехнется.

“Тот, Валя, ты подарила и помалкивай теперь. И не намекай”, — заметит теща.

Однако я-то понимал, что намеков Валентины Петровны мне уже не избежать никогда.

А Валентина Петровна, между прочим, стала на этот раз обладательницей целых сорока рублей, которые я получил от Александра А., сведя после мучительных раздумий возможную сумму расчетов с ним к этой цифре.

Получив такие большие деньги, она, по рассказам, преобразилась. Купила новую шляпку, стала на другой манер подкрашивать губы, совсем на чуть-чуть раздалась в бедрах, а музыкальный аккомпанемент, осуществляемый ею в каком-то детском танцевальном кружке, стал эмоциональнее, и детские танцы исполнились новой надежды. Я забыл подать, что она, будучи самоучкой, играла по слуху, зарабатывая таким образом на жизнь. Причем играла что угодно. Музыкально и качественно.

Кот наш, когда она приходила в гости к теще, от своей беготни и прыжков балдел, тяжело дышал и, конечно, будучи мужчиной хотя и бывшим, обязательно валил ее на диван.

И все-таки о потерях на первом Гангутском рубле она нет-нет и вспоминала.

А я нет-нет приходил в ужас от того, в какую нравственную мышеловку попал, и из рук ее, сведенных кольцом не выпрыгну, ибо мне представлялось, что, находясь в сладостном возбуждении от своих финансовых удач, она когда-нибудь разговорится с человеком сведущим… А редкостный этот рубль (я ведь уже знал, что он очень редкий) наверняка вздорожал невероятно.

И что тогда?

Но все покамест происходило вот как.