Лауреаты (СИ)

Еще один клинический случай – женщина средних лет со сложенными на вялой груди руками. И с бесконечным романсом о наконец-то зародившейся любви.

Исполнение, кстати, было жутко фальшивым. Зато припев повторялся раз шестнадцать подряд:

«Но образ твой

Уже стоит передо мной,

Уже стоит,

Уже стоит,

Уже стоит передо мной».

И опять:

«Уже стоит,

Уже стоит,

Уже стоит передо мной».

Потом эти строчки часто вспоминали и активно цитировали почти все члены клуба. Обыгрывая совершенно иные ситуации с предметом, который уже стоит.

Встречались и образцы гражданской лирики. С радио нам перекинули пришедшую за славой супружескую пару. Они там показали свежесработанную нетленку. И от них отделались классическим способом – послали в определенное место. Как раз туда, где мы собирались.

Лично мне их творение запало в душу на всю оставшуюся жизнь. Муж сочинил музыку, жена – стихи:

«Я гражданин Советского союза

И этого нисколько не стыжусь.

Я гражданин Советского союза

И этим светлым именем горжусь!»

На дворе стоял примерно восьмидесятый год. И про отсутствие стыда ребята писали на полном серьезе...

После смерти Потемкина клуб, на удивление, не захирел, а продолжал активное существование. Красовский был одним из тех, кто стоял у его истоков. Я пришел позднее. И наши с Сережей сочинительские пути долго не пересекались. Хотя, конечно, кое-что друг о друге мы узнавали со стороны.

Так, однажды мне поведали трогательную историю о песне Красовского «Дубравушка».

Ее согласилась петь Мария Хоменко. Она тогда была активным живым классиком популярной музыки. Сережа сделал инструментальную фонограмму, и они вместе поехали в Москву – записывать клип на телевидении.

Песня имела припев:

«Шуми, шуми, дубравушка,

Листами с высоты,

Ведь нас в траве-муравушке

Видала только ты».

Шел разгар застоя. Колбаса стоила два двадцать. Водка – три шестьдесят две. Подступы к телеэкрану бдительно охранялись личной и государственной цензурой.

Редактору стихи категорически не понравились.

– Что это у вас? Листочки шумят, понимаете ли, высота, а тут они в траве еб… , то есть, хм… кувыркаются. Надо переделать!

Автор текста, Марк Малов, безмятежно шинковал концертную капусту где-то на бескрайних просторах отчизны. Мероприятие срывалось.

В коридоре телестудии Сережа неожиданно встретил знаменитого поэта-песенника Михаила Березова. Который когда-то придумал замечательный афоризм «Деньги – не Пахмутова». Они с Красовским были знакомы и даже кое-что написали вместе.

Сережа объяснил ситуацию. Березов внимательно выслушал и сказал:

– Давай десять рублей.

Сережа протянул червонец. Березов с ходу продиктовал две последние строки:

«А в травушке-муравушке

Весенние цветы».

Песня стала популярной. Ее и сейчас иногда можно услышать по ретро-программам радио.

В те годы я писал, в основном, для самого себя. И исполнял стихи под гитару. Мы с Сережей часто сталкивались на разного рода мелких полулегальных выступлениях для заработка. Что, понятно, способствовало последующему сближению.

Какие-то черты его характера непонятны мне до сих пор.

Например, практически полное безразличие к женщинам. Все мои приятели без колебаний клеятся к попадающимся на жизненном пути существам противоположного пола. Независимо от их возраста и прямо пропорционально влиянию алкоголя.

Красовский в таких случаях рвется к роялю. Женские чары его трогают мало. Ему надо глушить нахлынувшую тоску звуками собственных мелодий. И потом мчаться куда-то в ночь, чтобы влиться в очередную полупьяную компанию и показать ей умение лупить по клавишам.

Поэт-пародист Эдуард Ломов вспоминал, как Красовский однажды звонил ему среди ночи. Буквально вырвав из объятий целебного сна.

– Эдик, привет! Мы сейчас хотим к тебе приехать. У тебя выпить есть что-нибудь?

Эдик прислушался к ровному дыханию сопящей в соседней комнате супруги.

– Сережа, ты знаешь, сколько сейчас времени?

– Всего-то час ночи. Мы решили: берем тачку – и к тебе. Посидим, попоем...

– Я иду спать, – сказал Ломов. – Позвони мне часа через полтора.

– Зачем? – не понял Красовский.

– А чтоб я тебя окончательно на хер послал!

Правда, с годами Красовский слегка остепенился. Плотно решил квартирный вопрос. Нарастил массу и стал вальяжным в жестах и поступках. Оброс нужными знакомствами. Бдительно следит за успехами молодой российской демократии.

Как-то в разговоре возмущался тем, что власти в очередной раз закрыли известную телепередачу:

– Так же нельзя! Говорят о свободе прессы, свободе телевидения, а сами... Надо все делать по-другому. Не нравится – подавай в суд. Или нанимай бандитов, пусть отхреначат кого надо по первое число. Чтоб – как в цивилизованных странах!

Я давал ему почитать рукопись своей повести «Держи хвост морковкой!». Там масса забавных вставных эпизодов из жизни моих знакомых. Сережа позвонил через неделю. Разбор начался с ревнивого упрека:

– А меня почему не отразил?

– Да так, – говорю. – Ничего не вставилось.

– Ну понятно, – сказал Красовский.

И добавил:

– Если честно, мне не понравилось. Почему-то ты только все плохое собрал. Светлого нет. Еще и про меня забыл.