Лава

Медленно сев на постели, ощутил босыми ногами приятную мягкость ворсового ковра на полу. В зеркале висевшем напротив, у двери, ведущей в соседнюю комнату, появилось отражение странного существа: лохматого и заспанного, в красно-черную полосу. В другое время я, наверное, удивился бы этому, но здесь, на Гивее, я давно уже привык к подобным причудливым переходам света и тени. Поэтому сейчас в немного осунувшемся лице, смотревшем на меня из глубины зеркала хмурыми и настороженными глазами, не было ровным счетом ничего особенного, — это был я и только я. Впрочем, одна особенность все же была: лицо выглядело сильно небритым. Я провел пальцами по подбородку и удостоверился в том, что щетина на нем действительно порядком отросла. Эту странную особенность здешнего климата (а может быть и не климата, а чего-то еще?) я подметил довольно давно. Волосы здесь отрастали в два раза быстрее, чем на Земле.

Бесшумно ступая по мягкому ковру, я прошел в ванную комнату. Мощности единственной действующей в городе энергостанции едва хватало на то, чтобы обеспечить электричеством две небольшие фабрики и завод, работа на которых начиналась только с середины ночи. Люди, работавшие на этих предприятиях, большую часть времени вынуждены были проводить на революционных митингах, на заседаниях различных комитетов, количество которых казалось мне бесчисленным, или попросту простаивали в очередях за продуктами в общественных распределителях. Резервные энергостанции были разрушены еще во время революционных боев, поэтому горячего водоснабжения в нашем квартале не было, и мне пришлось принять только холодный душ.

Иногда в такие минуты я немного сожалел, что два года назад отказался поселиться в доме, где жили представители местной власти, члены революционного Совета и Службы безопасности со своими семьями. Такие дома располагались в самом центре города и были оборудованы всем необходимым, даже визиофонной связью. В «правительственном квартале» имелся и свой продуктовый распределитель. Почему-то здесь, на Гивее, считалось, что представители народной власти должны быть обеспечены всем необходимым в первую очередь, и не в чем и никогда не нуждаться. «Мозг революции должен оставаться ясным, чтобы вести народную массу к светлому будущему!» — так гласил один из здешних лозунгов, перефразировавший слова одного из народных вождей… Может быть это и так, но, себе, гостю с Земли, я не мог позволить подобную здесь роскошь. Юли тоже придерживалась этого правила.

Подумать только! Всего два года назад она, подобно растерянному птенцу, выпавшему из родного гнезда, удивлялась здесь всему и вся, а теперь, наверное, лучше меня разбирается в сложной обстановке, сложившейся на планете с приходом народной власти. Два года назад… Святое небо! Как же давно это было! Я взглянул на свое мрачное отражение в зеркале и стер с него крупные капли воды…

… Мириады звезд пронизывали пространство иглами холодного света, несшего из бесконечных глубин Вселенной память о ее былом могуществе. Но свет этот таял в моих глазах, оставаясь незамеченным. И только одна крохотная голубая «звездочка», барахтавшаяся в лучах родного Солнца, словно младенец в материнских руках, приковывала мой взгляд, наполняя душу давно забытым теплом.

Уже совсем скоро она станет много крупнее, займет все пространство экранов. Станут различимы знакомые с детства контуры материков; прозрачная зеленоватая гладь океанов заблестит в лучах солнца золотистой рябью; поплывут медленными тяжелыми волнами белоснежные громады облаков, бесследно тая на ночной стороне планеты…

Земля — родная, безмерно прекрасная и зовущая! Пока еще она слишком далека, но уже скоро, совсем скоро я смогу ступить на ее луга, вдохнуть ее пьянящего ветра, упасть в мягкие объятия ее трав.

— Тебя там кто-нибудь ждет? — Кита Мукерджи неслышно подошла к моему креслу, положила руку мне на плечо.

Сердце сжалось давно забытой болью, тоскливо защемило в груди. Сколько раз за последние месяцы полета я задавал себе этот вопрос! Память — беспощадная, неотвязная память — не давала мне покоя и сна. И сейчас я не знал, что ответить врачу «Черного Грома».

— Не знаю… — Голос мой прозвучал глухо и незнакомо.

Пристальный черный взор Киты Мукерджи устремился на экран, словно свет звезд, пронизывая пространство, разделявшее нас с Землей. Я почувствовал, как пальцы ее сжались на моем плече. Тихо сказала:

— У меня там остался сын. Сейчас ему должно быть уже… Хотя нет, теперь там меня могут ждать только внуки. Подумать только, — грустно усмехнулась она, — как все обернулось для нас всех… Время так неумолимо и безжалостно!

Она вопрошающе посмотрела на меня.

— Странная штука время! Мы так мало знаем о нем, и так отважно и бездумно бросаемся в его пучины, пытаясь покорить Вселенную! Но разве это возможно, Максим? Разве может человек покорить Время? Ведь оно безгранично, бесконечно и всеобъемлюще, как сама Вселенная, которая и есть Время!..