Лавандовая комната

Воспоминание о том, как ее целовал муж? (Тем более что это, кажется, было в страшно далеком прошлом. И у него, скорее всего, уже тогда была подружка. И он уже тогда говорил жуткие вещи вроде: «У меня твои недомогания вызывают отвращение!» или «Если мужчина больше не желает видеть женщину в своей спальне, то в этом есть и ее заслуга!») Ее тело наверняка хранит болезненную память о том, как жестоко им пренебрегали – ни ласки, ни прикосновений; вместо этого – глубокое, оскорбительное равнодушие. Воспоминание о сексе с мужем? (В котором она не знала истинного удовлетворения; женщин нельзя баловать, говорил он, избалованные женщины перестают любить, а кроме того, чего ей еще надо – он сделал все, что мог!) Воспоминание о ночах, когда ее охватывало отчаяние и страх, что она больше никогда не почувствует себя женщиной, что больше никто не прикоснется к ней с нежностью и любовью, что она больше никогда не останется наедине с мужчиной за закрытой дверью?

Призраки Катрин встали между нею и Эгаре, а к ним присоединились и его призраки.

– Мы уже не одни, Катрин.

Она открыла глаза. Гроза в них померкла, и тревожные серебряные зарницы превратились в бледный образ покорности.

Она кивнула. Глаза ее наполнились слезами.

– Да. Ах, Жан… Этот идиот появился в тот самый момент, когда я подумала: «Наконец-то! Наконец-то мужчина ласкает меня так, как я всегда этого хотела. А не так, как… ну, одним словом, как этот идиот!»

Она легла на бок, отвернувшись от него.

– Даже мое старое «я»! Эта глупая маленькая забитая Кати. Которая вечно искала вину в себе самой – когда мужчина ей противен или когда родная мать не замечает ее по нескольку дней. Наверное, я что-то сделала не так… что-то упустила из виду… Была недостаточна послушна. Или недостаточно счастлива. Недостаточно сильно любила его или ее, иначе они не были бы такими…

Она заплакала.

Сначала тихо. А потом, когда он накрыл ее одеялом и обнял, положив ей ладонь на затылок, разразилась душераздирающими рыданиями.

Он чувствовал, как она в его руках шла через все тернии, над которыми тысячу раз мысленно пролетала. Боясь упасть вниз, потерять самообладание, утонуть в боли – что и произошло.

Она упала. Коснулась земли, побежденная горем, печалью и унижением.

– У меня больше не было друзей… Он говорил, что им нужно всего-навсего купаться в лучах его славы. Его славы. Он не мог себе представить, что им была интересна я. Он говорил: ты мне нужна. А я ему была совершенно не нужна, он даже не хотел меня… Он хотел один заниматься искусством… Я своим пожертвовала, но ему этой жертвы было мало. Мне, наверное, надо было умереть, чтобы доказать ему, что он для меня все? И что он как художник выше меня на три головы?.. Двадцать лет, Жан!.. – произнесла она отчаянно хриплым шепотом. – Двадцать лет, которые я не жила… Я плевала сама и позволяла ему плевать на свою жизнь…

Дыхание ее постепенно становилось ровным.

Наконец она уснула.

Ее тело обмякло в руках Эгаре.

Значит, и она тоже. Двадцать лет. Похоже, способов испортить себе жизнь больше чем достаточно.

Мсье Эгаре знал, что теперь настал его черед.

Теперь ему предстоит коснуться земли.

В гостиной, на его старом белом кухонном столе, лежало письмо Манон. Впрочем, у него было слабое грустное утешение: осознание того, что не он один промотал свое богатство, свое время.

Он на несколько секунд задумался о том, что было бы, если бы Катрин встретила не Ле П., а его.

Гораздо дольше он думал о том, готов ли он прочесть письмо.

Конечно нет.

Распечатав конверт, он долго нюхал бумагу. Затем закрыл глаза и опустил голову.

Потом сел на высокий барный стул и стал читать письмо, которое Манон написала ему двадцать один год назад.

12

Боньё, 30 августа 1992 г.

Жан, я уже тысячу раз писала тебе и каждый раз начинала с одного и того же слова, потому что ни одно другое слово не передает так точно моего отношения к тебе: «любимый».

Любимый мой Жан! Такой любимый и далекий!

Я сделала глупость. Я не сказала тебе, почему ушла от тебя. И я очень жалею и о том, и о другом – о том, что ушла, и о том, что скрыла от тебя причину.

Пожалуйста, прочти это письмо до конца, не сжигай меня. Я ушла от тебя не потому, что не хотела быть с тобой.

Я хотела этого. Гораздо больше того, что происходит со мной сейчас.

Жан, я очень скоро умру; они говорят, к Рождеству.