Лавандовое поле надежды

Помогая друг другу, они кое-как преодолели эти первые жуткие недели беспросветной скорби, и хотя Лизетта осознавала, что никто из них никогда не станет прежним, теперь, восемь лет спустя, к ним хотя бы отчасти вернулась способность радоваться и веселиться, и они могли вспоминать родителей без слез.

Мучительно было знать, что на этот раз она сама причиняет бабушке с дедушкой новую боль.

– Почему тебе нельзя нам рассказывать? – с мукой в голосе допытывался дедушка.

– Я работаю на военное министерство. Там все помешаны на секретности. Я подписала бумаги о неразглашении. Если нарушу, меня посадят в тюрьму.

Дедушка презрительно фыркнул.

– Думают, мы сразу все расскажем наци?

Лизетта вздохнула.

– Нет, дедушка. Просто никто не должен рассказывать о своей работе. Это общее правило, для всех. Мера предосторожности. Не только для меня.

– Значит, уезжаешь? – переспросила бабушка. От волнения французский акцент у нее всегда становился заметнее.

– Совсем недалеко, в Шотландию, – солгала Лизетта.

– А почему туда? – спросил дедушка, допивая чай.

– В дальних закоулках Британии ведется много разнообразной работы, о которой большинство из нас понятия не имеет. В том числе и я. Я пока знать не знаю, какую роль мне отведут. Полагаю, стану радисткой. Я в этом деле себя хорошо проявила.

– Джон, – укоризненно вмешалась бабушка. В ее устах имя мужа звучало скорее как французское Жан. – Надо радоваться, что девочка уезжает из Лондона, подальше от бомбежек! – Она погладила внучку по щеке. – Я так счастлива, дорогая, что ты будешь там в безопасности.

Лизетта слабо улыбнулась. Кофе в горле мгновенно стал кислым. Знали б они!

– Да, пожалуй, это к лучшему, – согласился дедушка. – Как поедешь в отпуск, прихвати мне бутылочку доброго шотландского виски.

Лизетта кивнула. Сейчас она сама себя ненавидела.

– Конечно. Запиши название, что именно ты хочешь, а уж я тебе разыщу.

Бабушка взяла у нее пустую чашку.

– Пойдем, милая. Я нашла кое-какую одежду твоей мамы, давай вместе посмотрим, как и что.

Лизетта нахмурилась.

– Не строй гримас, морщины останутся!.. Идем, твой дедушка достал с чердака старый сундук, а там полно всяких подростковых дневников, старых фотографий, какие-то Сильвины куклы, другие детские вещи. Тебе понравится. Я и не думала, что у нас это все сохранилось.

Лизетта посмотрела на часы.

– Я уезжаю на поезде в 4.09.

– Еще уйма времени, – заверила ее бабушка.

Драгоценные часы пролетели как единый миг, и вскоре Лизетта опять стояла на платформе в Фарнборо. Дедушка всунул ей в руки плитку шоколада и какой-то конверт.

– Это про виски, – чуть смущенно пояснил он. – Если найдешь, конечно.

Лизетта взяла конверт, надеясь, что дедушка не видит, как ей стыдно.

– Много остановок до Ватерлоо? – поинтересовался дедушка.

Лизетта понимала, что он просто цепляется за любую тему для разговора, старается отвлечь их от скорого прощания.

– Вроде бы нет. Кажется, только Уокинг и Клафам. Буду в Лондоне примерно в четверть шестого.

– А когда уезжаешь в Шотландию?

– Завтра. – Мысли о предстоящей ночной выброске с парашютом над Францией снова выдвинулись на передний план.

– Может, скажешь все-таки, где ты там будешь в Шотландии? – не унимался дедушка. – Вдруг нам потребуется с тобой связаться?

– Не могу. Я попрошу кого-нибудь вам позвонить, чтобы вы знали, куда обращаться в случае чего. Мне передадут, если я вам понадоблюсь. – Уже слышался шум поезда, вот-вот станут видны клубы пара. Лизетта продолжала отчаянно болтать, стремясь заполнить эти последние минуты, удержаться от слез – но, главное, не дать заплакать дедушке с бабушкой. – Наверняка меня сперва на какие-нибудь курсы пошлют. Я еще такой новичок.

– Хорошо, когда можешь приносить пользу, – с легкой завистью в голосе произнес дедушка.

– Все мы должны вносить свою лепту, – торжественно сказала бабушка. – Мы гордимся тобой, милая. Когда все закончится, приезжай, проведи с нами толком хоть один отпуск. Устроим пикник на Френшам-понд. Мы ведь так туда и не выбрались.

Уж лучше бы она этого не говорила! Не застучи по рельсам колеса, все трое неминуемо бы расклеились!

– Вот и поезд! – Лизетта проговорила это торопливо и, пожалуй, излишне бодро.

– До свидания, моя милая, милая девочка! – Бабушка обняла ее. Лизетте потребовалась вся сила воли, чтобы не заплакать. Она стискивала бабушку в объятиях чуть крепче и чуть дольше, чем собиралась. Но обратил на это внимание дедушка.

– Можешь и меня так обнять. – Лизетта поняла: он догадывается, что она что-то скрывает. – Иди сюда! – он обхватил ее длинными руками и прижал к себе. От дедушкиного пальто пахло дегтярным мылом. – Береги себя, слышишь? – его голос дрогнул. – И поскорее к нам возвращайся.

Лизетта не могла даже ответить – мешал комок в горле. Как будто они договорились: бабушке ничего не рассказывать. Она сжала его руку – да так, что костяшки пальцев побелели.

– Вы уж приглядывайте друг за другом, – сказала она, роясь в сумочке в поисках билета, хотя отлично знала, что он в кармане.

Поезд со скрежетом остановился у платформы. Дедушка открыл массивную дверь.