Лавандовый вечер

— Да… Именно поэтому есть война, на которую ты идешь. — Ева впилась в глаза Майкла. Потом молча отвернулась к своей коробке и достала новый флакон.

— Да, иду. Слушай, я не знаю, может и есть это волшебство… — он оборвал себя и огляделся по сторонам. Парк жил своей жизнью: по аллее шел дедушка держа за руку внука, который неуклюже ел сладкую вату, с каждым шагом оставляя часть сахарных облачков на асфальте. На скамейке напротив очень громко целовалась парочка. А вот бежит краснолицый, вспотевший мужчина и размахивает своим кейсом. Может он адвокат, который опаздывает на процесс защитить невиновного? Или хирург, который опаздывает спасти больного? А может он просто украл деньги и бежит от преследователей? “Сколько интересных тайн в незнакомых людях”, — подумал Майкл. — Знаешь, еще недавно я думал, — начал он, — что стану неплохим врачом, нет, я думал, что стану лучшим врачом. Но потом начинается война, и вот через месяц я оставляю все свои мечты, единственное родное существо — мою сестру и уйду на бойню. И знаешь, что самое смешное — меня никто не спросил! Хочу ли я отдавать свою жизнь за чужую идею и чьи-то амбиции? Им наплевать какое волшебство и чудо есть в каждом из нас. Мы как мясное сито, просеивающее пули. И может быть мне и хотелось бы понять кто я и творить с любовью, как ты говоришь, но есть люди, которые делают выбор за нас. Я честно даже не знаю на каком клочке этой планеты можно жить, чтобы самостоятельно делать выбор и жить без страха. Я не знаю вернулись ли я. Я не знаю, придется ли мне убить человека. Не знаю, что я почувствую после того, как все-таки убью. Я не знаю, как будет звучать боль при ранении и как она будет звучать при приближении смерти. Не знаю изменюсь ли я. Не знаю изменятся ли после этого другие люди. Не знаю как я после этого смогу жить среди них, если я лишал их жизни? Не знаю смогу ли потом любить, да и вообще что-то чувствовать? А какой вере в себя и других может идти речь, если война — это безверие помноженное безразличие? Глупо сейчас думать о будущем, своем предназначении и уж каком-то там волшебстве. Ближайшие время человеческое безумие будет определять мой день, а не волшебство.

Ева внимательно слушала Майкла. Ее всегда голубые, смеющиеся глаза стали темно-синими, как неспокойное, штормовое море, из которого вот-вот брызнут соленые брызги волн. Губы были плотно сжаты.

— Знаешь в чем прелесть жизни на этой планете? — через силу начала она. — Ты никогда точно не знаешь, что может случиться с тобой в будущем. Есть много вещей, которых мы не знаем и не можем предугадать. В этом интерес. Человек не властелин, он только игрок, который живет по правилам кем-то уже придуманной игры. Если бы мы знали всё наперед то, как ты мне сказал при первой встрече, остались бы жить в каменных пещерах и рисовали буйволов углем. Человеком всегда движет интерес и привлекает неизведанное. Но среди этой шаткой неопределенности единственное, что мы должны знать наверняка — кто мы. Ты — единственная опора у себя самого. Ты можешь не верить в глобальное потепление, в происхождение человека от обезьяны, в чьи-то теории и оправдания, но верить себе — это обязанность и необходимость. Я знаю, кто я. Я знаю, что от себя ожидать. Я не преподнесу себе сюрпризов. Очень советую тебе, Майкл, понять кто ты и зачем ты здесь. После того, как поймешь произойдет первое волшебство — на твои цели, выбор и решения никто и ничто не сможет повлиять.

В первый раз с Майклом не соглашались и разговаривали так смело и дерзко. Эта хрупкая и на вид легкомысленная блондинка пробуждала в нем бурю разных эмоций — от гнева, до безумной нежности. Сейчас он был как бурлящий чан, в котором клокотали чувства со знаком + и — . Он почувствовал, что есть только один способ понять, какой полюс прав. Он схватил ее затылок двумя руками, притянул к себе и поцеловал ее горячие, нежные губы. И… И такого сильного желания чувствовать в своих руках тепло человека и уберечь его от всех бед на земле у него не возникало никогда. Он не хотел, чтобы этот поцелуй заканчивался, но он разжал руки и немного отпрянул от Евы, боясь, что она ударит его после этой выходки. Но Ева сидела неподвижно, глаза ее были закрыты, а улыбка становилась шире и шире.

— Наконец-то черта деликатного общения пересечена. — сказала она не открывая глаз, — Я жду продолжения.

Он медленно приблизился к ее лицу так, что они чуть касались носами. Он начал рассматривать ее длинные светлые ресницы, ее бледно-розовые румяна на щеках, пухлые розовые губы, которые она кокетливо прикусывала также как при первой встрече. Он утонул руками в ее густых, мягких волосах и поцеловал ее снова.