Лавина

— Я хочу только знать, кто станет моим шефом? Только и всего. Это надо выяснить. Не так ли? Я должен знать, кому буду подчиняться.

Воцарилось молчание, потом гранд-дама рассмеялась.

— Кто станет вашим шефом? Это единственное, что вас волнует?

— Сударыня, я не вижу в этом ничего смешного, я хочу уточнить, у кого будут полномочия. Не скрою: для меня было бы неприемлемо, если бы глубоко уважаемый мной господин Шнайдер лишь один имел право отдавать распоряжения.

— Сколько вам сейчас лет, господин Гебхардт?

— Почти шестьдесят. А что?

— Насколько мне известно, вы могли бы вскоре выйти на пенсию, через три или четыре года. Вы можете, конечно, оставаться и до шестидесяти пяти лет, если пожелаете.

Гебхардт изменился в лице, он хватался в поисках опоры за спинку кресла и растерянно глядел на гранд-даму.

— Поймите меня правильно, господин Гебхардт. Мы ни в коем случае не хотим от вас избавиться. Ваш опыт и ваша осмотрительность бесценны. Но господин Шнайдер будет директором завода с неограниченными полномочиями, он подотчетен только мне, стало быть, вы подотчетны ему. Но вот чего я не забуду и что самым решительным образом осуждаю, так это вашу роль на предварительных переговорах с господином Шнайдером и господином Вольфом. Вы обманули мое доверие и доверие моего мужа. Вам следовало бы отговорить моих сыновей от этого шага.

— Ваши сыновья дали мне такое указание, а доктор Паульс вызвал меня и сказал, что участие в переговорах с господином Шнайдером и господином Вольфом обязательно. Речь пойдет о судьбе фирмы.

— Вон там на письменном столе телефонный аппарат, вы могли позвонить мне в Авиньон.

— Допустим, сударыня, — возразил Гебхардт, — что персонал не согласится признать господина Шнайдера представителем ваших интересов, допустим, что персонал откажет ему в доверии и захочет другого директора, ведь теоретически это вполне возможно, не так ли?

Гранд-дама даже не постаралась скрыть недоумение. Прошло какое-то время, пока она взяла себя в руки и поднялась из-за стола.

— Совершенно правильно, господин Гебхардт, такая возможность в договорах не зафиксирована, но я распоряжусь, чтобы ее предусмотрели. Но вы забыли об одном: господин Шнайдер выполняет свои функции не потому, что он избран персоналом, он специально назначен для этого моим мужем, такова воля завещателя. При том доверии, которым пользовался господин Шнайдер у моего мужа и пользуется у персонала, всякие дискуссии излишни. Только если господин Шнайдер — как и любой из нас — выйдет из строя по причине несчастного случая, болезни или смерти, придется выбирать нового директора. До тех пор вы останетесь прокуристом с ограниченными полномочиями, если только не захотите уйти досрочно… Благодарю всех. А вас, господин Шнайдер, прошу остаться.

Она протянула мне руку и кивнула Гебхардту, который догнал меня уже за дверью. В конце коридора перед своим кабинетом он крепко схватил меня за руку и прошептал, словно раскрывая какую-то тайну:

— Поверьте мне, господин Вольф, эта женщина и господин Шнайдер такого нахозяйничают, уж я-то знаю и не хочу быть могильщиком.

— Вы не любите господина Шнайдера?

— Дело не в симпатии или антипатии, дело в принципах. Разве вы не чувствуете, что Шнайдер замаскированный коммунист? Я не боюсь сказать об этом, потому что знаю его лет двадцать. Он достаточно хитер, чтобы открыто признать свою принадлежность к компартии, он член СДПГ. Это безобидно. Поверьте мне, умные коммунисты числятся в СДПГ. Поэтому Шнайдера не схватишь, поэтому он опаснее, чем партия, к которой он принадлежит. Гранд-дама живет большей частью во Франции и не имеет ни малейшего представления о том, что у нас здесь действительно происходит. А я, видите ли, должен досрочно уйти на пенсию, я, который сорок лет жизни пожертвовал этому предприятию. Правильно говорится: берегитесь наследников, они в тысячу раз хуже основателей.

Гебхардт оставил меня и ушел в свой кабинет. Я несколько растерянно посмотрел ему вслед, мне было не до смеха. Даже более умные люди, нежели этот почтенный седой господин, без сомнения прекрасно знающий свое дело, думали так же, как он. Гебхардт страдал оттого, что привычная почва ускользала у него из-под ног.

На улице падал снег. Крупные хлопья, ложась на землю, тут же таяли. Вахтер в стеклянной будке подобострастно поклонился мне, и я кивнул ему в ответ.

Рядом с моей машиной, так близко, что невозможно было открыть левую дверь, пристроился красный «форд-фиеста». Не любивший подобных шуток, я хотел было открыть правую дверцу, как вдруг в «фиесте» показалось красивое, плутовски улыбающееся лицо — Матильда!

Я поехал следом за Матильдой, один раз потерял ее в сутолоке, а когда добрался до ее дома, она уже ждала у подъезда. На ней были черные, доходившие до колен, кожаные сапоги, мышиного цвета юбка-брюки, черная меховая куртка да еще белая фетровая шапочка с козырьком.

— Я знаю, что ты хочешь сказать. Потом. Поднимемся на минутку ко мне.