Лавина

В плот уперлись багры. На всех багров не хватило. Появились прочные березовые колья и легкие сосновые жерди, взятые из перекрытия разваленного сарая.

Бородач махнул рукой и свирепо крикнул:

– Дава-ай!

На плот навалились десятки сильных тел. Гнулись крепкие древки багров. Громко треснула жердь. Подбадривая друг друга возгласами, люди сдвинули плот. По спокойной воде разбежались частые, мелкие волны.

– Пошел, поше-ол! – гремело над Тулвой. – Еще-о!

Плот вели вдоль берега. Отойти подальше было нельзя: глубина покрывающей лед воды достигала уже метра с лишком.

Плот набирал скорость. Быстро приближались скрытые под водой камни. Большинство рабочих отстало. Лишь наиболее горячие продолжали толкать плот, на котором остался один бородач в лихо сдвинутой на затылок шапке с болтающимися ушами.

– Навались, народ! – кричал он. – Жми, чтобе ходу!..

Сильный толчок чуть не свалил его в воду. Плот сел на камни.

– Сюда-а! – Бородач сорвал с головы шапку и широко взмахивал ею. – Давай сюда-а!

По берегу спешили на помощь люди. Разбрызгивая ногами воду, бросились они к застрявшему плоту. Передняя половина его с протяжным скрипом приподнялась. Еще раз.

Протолкнуть тяжелый плот рывком не удалось. Пришлось снова взяться за багры и колья. Пользуясь ими, как рычагами, рабочие приподнимали плот, постепенно продвигая его вперед. В багровых отсветах факелов мелькали багры, колья, руки, разгоряченные лица.

– Еще, еще-о! – гремело над разлившейся Тулвой. – Взяли-и! Р-разо-ом!..

Плот все больше переваливался через камни. От разгорающегося в бочках пламени полыхало жаром. Едкий запах горелого масла становился все сильнее. Последнее общее усилие  – и плот со скрежетом сошел с камней. Дружный толчок направил его к запирающему Тулву снежному завалу.

– Давай, дава-ай! – облегченно напутствовали плот с берега. – Жми-и!

В радостные голоса врезался испуганный женский выкрик:

– Человек там! Человек!

Лишь сейчас все заметили за разгорающимся в бочках пламенем контуры человека.

– Куда? – закричал Самохин. – Прыгай! Я приказываю...

– Ничего! – загремел с плота бородач, сильно и точно работая багром. – Мы архангельские! Снег да вода – самая наша еда!

Самохин стиснул кулаки до боли в пальцах. Приказ тут не поможет. Распалился человек. Теперь уже его никто не остановит, не удержит.

На берегу люди жадно ловили каждое движение смельчака. Ударами багра он умело направлял плот к центру завала.

Подгоняемый багром и ветром, плот с ходу врезался в рыхлый снег. Белые струйки устремились сверху на бочки, вспыхнули легкими клубками, укрыли бородача. Темный силуэт его временами появлялся ненадолго из-за пара и огня и снова исчезал. А на месте, где только что был человек, поднимались дрожащие язычки огня.

«Мазут поджигает», – понял Самохин.

На фоне разгорающегося пламени показался силуэт человека. Взмахнув руками, он грузно плюхнулся в воду.

Берег притих. В мертвой тишине слышались лишь шипение факелов да легкие всплески плывущего бородача.

Мазут разгорался быстро. Над плотом клокотали и бурлили клубы пара. Временами они вспыхивали, из них вылетали клочья пламени и с яростным шипением врезались в снежный склон.

Немногие смотрели сейчас на ожесточенную борьбу огня и снега. Общее внимание устремилось к тяжело плывущему человеку. Гребки его становились короче, слабее. Несколько рабочих вошли в воду и держали наготове багры. Двое сбросили стеганки. Кто-то снял с шеста факел и поднес его к самому берегу, чтобы не терять пловца из виду.

– Давай, Андрей Егорыч! – кричали с берега. – Докажи!

Наконец сильные руки товарищей подхватили пловца. Он тут же вырвался и, разбрызгивая воду ногами в белых шерстяных носках, побежал по берегу, проваливаясь выше колен в рыхлый снег.

Ему поспешно уступали дорогу, кричали вслед:

– До сторожки беги! На печку, Егорыч, сразу! На печку!..

Отвлек их от бесстрашного пловца пушечный грохот у завала. Подточенная снизу жаром, снежная гора рухнула на бушующее пламя. Взметнулись огромные вьюжные клубы. Клочья огня, опережая пар и клубящийся снег, взлетели вверх, врезались в белый склон, испятнали его черными дырами. Снова устремился снег на поднявшееся пламя. На этот раз уже с трех сторон. Казалось, сейчас он завалит огненные языки, придушит их. С резким злобным шипением сжималось пламя, приседало, как бы собирая силы. И снова с раскатистым грохотом и воем взлетали наверх пар, снег и клочья огня.

А ветер настойчиво вжимал пылающий островок в рыхлый завал. Пламя бушевало, пробивая дорогу в кипящем хаосе снега, пара, огненных брызг. Струйки горящего мазута стекали с плота, жались к рыхлеющему снегу, подтачивали его снизу...

Победил снег. Казалось, не было силы, способной остановить его неистовый напор. Он завалил глубоко врезавшийся в затор плот, задушил ослабевшее пламя. Лишь обгоревшие концы бревен слабо тлели, распространяя над водой смрадный едкий дымок. Изредка вспыхивал на них легкий язычок огня. Подталкиваемый ветром, он скользил по бревну и словно прятался в снежный скат.