Лавина

В девять часов вечера Имро, все еще в мундире, возвращался от Приесола к Чвикоте. На улице никого не было. Он нагнулся в том месте, где были перерезаны провода, неподалеку от зернохранилища, посмотрел на столб а долго стоял в раздумье. Нет, лучше будет спаять их здесь, внизу. На столбе это могли бы днем заметить. Имро обмотал концы, касавшиеся земли, изоляционной лентой, достал из-под камня моток, протянул провод через желобок на тротуаре и забросал сверху грязью. «Десять минут, — улыбнулся он, — а бывало, возился с этим два часа».

Он еще немного постоял на крыльце. На площади галдели солдаты, но на верхнем конце деревни было тихо. Он еще раз проверил, хорошо ли замаскированы провода, а потом вошел в зернохранилище. Чвикота дремал, а когда Имро вошел, встрепенулся и обратился к нему с испуганным выражением на лице:

— Ну так что, идем?

— Зачем? — улыбнулся Имро. — Все уже готово.

Сердце его заколотилось, когда он склонился над аппаратом и принялся вызывать сторожку «На холме». Затаив дыхание, приложил он к уху трубку. Румянец покрыл его щеки, и он радостно закричал:

— Это ты, Янко?.. Имро… Да, хорошо… С бензином все в порядке… Твой дедушка будет с утра… — Потом последовали точные данные о числе и расположении орудий, минометов. Имро сказал, что на правом фланге окопы занимают венгры, а потом прокричал возбужденным голосом: — Ну, до свидания! — И добавил тише: — Ничего! Выдержим…

3

«Будь что будет», — вздохнул про себя Блашкович и растерянно пожал плечами, когда генерал фон Биндер показал ему рукой на стул, предлагая сесть.

Блашкович дышал тяжело, как раскормленный гусь, и измятым платком вытирал потный лоб. Он бросил на генерала испуганный взгляд. Нет, конечно же он ему не поверит, ведь свидетелей нет. Почему именно он, Блашкович, должен составлять список людей, которые имеют скот. Но если уж ему это поручили, нельзя было попадаться на удочку тому венгру.

Снова и снова оживлял он в памяти тот злосчастный случай: вечером к нему пришел солдат в венгерской форме и заявил, что Шульце из немецкой комендатуры прислал его за списком. Блашкович отдал ему список и только потом спохватился: ведь Шульце сказал, что сам придет к нему, как только вернется с фронта. Зачем бы он стал посылать венгра? И действительно, старший лейтенант Шульце пришел уже на следующее утро, а когда Блашкович доложил ему, что у него уже был венгерский солдат, которого Шульце к нему послал, тот позеленел от злости и прошипел:

— Никто вам не поверит, это саботаж, преступление! Генерал был чем-то встревожен. Взгляд Блашковича блуждал по стенам гостиной Газдика, когда-то сплошь увешанным картами. Картины были сняты и валялись в углу. На этот раз генерал рассердился не на шутку и зашипел, как и Шульце: не верит он Блашковичу, все это сказки, это саботаж, преступление!

— Я вызвал вас из-за этого списка, — сухим тоном сказал генерал. Блашкович выпучил на него свои водянистые глаза. — Как вы можете быть таким наивным? Коммунисты сумели подослать вам венгерского солдата. Коммунисты, о которых все вы сообщаете мне, — он постучал авторучкой по столу и ухмыльнулся, — что они ликвидированы… Вы понимаете?

Блашкович успокоился. Он думал, что будет хуже: рев, топот ног, потом его уведут солдаты. Он с ужасом вспомнил, как немцы избили в комендатуре евангелического священника, когда нашли у него на чердаке гранату, о которой священник не имел ни малейшего представления.

— Я понимаю, господин генерал, — забормотал Блашкович по-немецки, лицо его налилось кровью.

— Вам повезло, — процедил сквозь зубы фон Биндер и манерно поправил монокль. — Только что нам сообщили и о других проказах венгерских солдат, иначе поверить вам было бы трудно.

Зазвонил телефон. Генерал медленно встал со стула и поднял трубку:

— Майор фон Кессель? — закричал он в телефон. — Как вы говорите? Десять венгров? Но как они могли от вас уйти? Немедленно заменить остальных нашими! Да, только наши! Это не шутка, окопы!

Генерал бросил трубку. Вытер ладонью лоб и обратился к Блашковичу:

— Вы можете идти. Но я требую, чтобы сегодня к четырем часам список был готов. Он нам нужен. Принесите его лично в комендатуру майору фон Кесселю.

Блашкович поспешил на улицу. Мимо него прошел громадный танк, оставляя за собой серый хвост вонючего дыма. Блашкович даже не заметил, что танк забрызгал его с головы до ног грязью и талым снегом. Далеко за горами приглушенно гремели орудия, и Блашкович подумал: «Приближаются. Оно, пожалуй, и лучше».

— Вам письмо, пан староста, — обратился к нему почтальон и достал из большой кожаной сумки голубой конверт.

— Спасибо, — пробормотал Блашкович.

Кто это может писать ему, ведь последний месяц почта вообще почти не функционирует? Он надел очки, разорвал негнущимися пальцами конверт и, опершись правой рукой о трость, начал по слогам разбирать слова, написанные без наклона, слегка неровным почерком: