Лавина

Когда июньской ночью восемьдесят второго при проливном дожде и шквальном ветре почти все окна и дорогие стекла в высоких дверях террасы в третий раз — меньше чем за пять минут — были разбиты вдребезги и жена Бёмера в паническом страхе бежала в котельную, Бёмер принял решение подыскать квартиру в городе, желательно в высотном доме, что дало бы ему возможность жить уединенно и все-таки как бы под защитой соседей.

Хайнрих Бёмер чувствовал, что ему грозит опасность.

Его сыновей-близнецов, Ларса и Саши, в ту бурную ночь не было дома. Когда на другой день после вечеринки у друзей они вернулись на виллу, то пришли в ужас и ярость от новых разрушений, но, узнав о намерении отца, стали упрашивать его еще раз пересмотреть свое решение. Переезд, как они считали, был бы бегством от насилия, от которого непозволительно убегать, с ним надо вступать в борьбу. Бёмер возразил, что одолеть можно только того противника, которого знаешь. А кроме того, расстаться с виллой — практично, ведь она стала слишком необитаема и велика для него и их матери с тех пор, как оба сына поступили в университет и уехали из дома. К тому же госпожа Бёмер довольно редко бывает здесь, шесть месяцев из двенадцати проводит в Южной Франции и свое пребывание там увеличивает с каждым годом. Ему одному просто жутковато в этом похожем на дворец доме, где даже кухарка и прислуга излишни, поскольку, весь день предоставленные сами себе, они едва ли нужны для каких-либо поручений.

Благодаря своим связям и деньгам Бёмер вскоре нашел большую, перешедшую в его собственность квартиру с круглым балконом, роскошную квартиру на четвертом этаже только что возведенного дома неподалеку от центра города. Виллу он собирался продать. Нашлось много желающих, но Бёмер вдруг передумал. Оказалось, что он сильнее привязан к этому дому, чем хотел себе признаться: здесь он родился и вырос, прожил счастливые годы.

В начале зимнего семестра в октябре восемьдесят второго в пустовавшую виллу самовольно вселились двадцать студентов из расположенного поблизости Дортмундского университета. Они кое-как залатали дыры, привели дом в порядок; спали они прямо на полу, поскольку всю мебель Бёмер перевез в город или отправил на склад.

Когда он узнал о произволе студентов, то хотел вызвать полицию и выгнать этих юнцов. Пусть этот сброд, как он их называл, получит хорошую взбучку. Сыновья его отговорили: надо сначала подождать, как будут себя вести студенты, может быть, они станут даже полезны, ведь незаселенный дом быстрее разрушается, чем заселенный.

Бёмер согласился неохотно. Он презирал, он ненавидел людей, которые обращались с чужой собственностью так, будто это снег, бесплатно падающий с неба на всех без разбора. Он был убежден, что люди подобного сорта лишь до той поры ополчаются против собственности и собственников, пока сами не становятся ими, а уж когда станут, то будут защищать свою собственность самыми жесткими методами. Уж он-то за последние двадцать лет приобрел кое-какой опыт!

Вторжение на виллу вызвало также недовольство тех, кто жил неподалеку в окруженных заборами особняках и чувствовал себя спокойно только среди равных, вдали от прокопченной реальности большого города. Вот туда-то и бежал Хайнрих Бёмер, единственный владелец электрозавода Бёмера с пятьюстами рабочих и служащих, бежал от неведомой ему опасности. Его завод, порой почти на девяносто процентов зависимый от экспорта, со времени основания давал неплохую прибыль. Экономического застоя предприятие пока еще не знало, к удивлению и зависти конкурентов, с которыми Бёмеру приходилось встречаться на конференциях Союза предпринимателей. Завистники приписывали ему неблаговидные методы; он даже стал политически подозрительным, потому что — и это не было секретом — большая часть его продукции шла в страны восточного блока. Самого Бёмера мало трогали все эти злостные измышления. Он слишком хорошо знал, что во все времена менее удачливые ищут прибежище в злословии, поскольку им не хватает ума и фантазии, и с презрением говорил: «Если бы продавались ум и фантазия, эти люди не купили бы ни того, ни другого, потому что скупость давно замуровала их мозговые извилины и только алчность — основа их жизни».

Сам Бёмер никогда не был ни в одной социалистической стране. Он приглашал к себе специалистов оттуда или посылал туда эксперта по экономическим вопросам д-ра Паульса, прокуриста, доверенного фирмы, Гебхардта, главного инженера Адама.

Особые политические опасения в Союзе предпринимателей, у коллег и конкурентов вызывало то, что Бёмер держал у себя на заводе одного левого социал-демократа, которого коллектив единогласно избрал в производственный совет, а производственный совет — единогласно своим председателем. На заводе и за его воротами этот человек, по имени Манфред Шнайдер, заявлял, что его политическое кредо таково: «В нашей стране только тогда что-нибудь изменится, когда в корне другими станут принципы владения недвижимостью и вопрос о праве собственности займет центральное место во всех партийных программах».