Лавина

— Этому способствует роскошь… Он позаботился о тебе? С того света?

— Да, с того света. В ближайшие десять лет мне не о чем беспокоиться.

— Если бы каждый мог о себе это сказать. Но через десять лет тебе будет за тридцать. Что тогда?

— Если через десять лет у меня возникнут проблемы, то я продам все ценное. Этого опять хватит лет на десять.

— А потом?

— Потом мне будет за сорок, вероятно, я уже отцвету. Тогда и жизнь утратит свой смысл.

— Другие в сорок лет только начинают жить.

— Я не другая. Могу я тебе предложить что-нибудь из меню?

— С удовольствием. Я люблю, когда меня балуют. Когда еще дочь пригласит отца в дорогой ресторан!

— Как мать?

— Ты же знаешь, ее полицейский… Ты, конечно же, читала в газете.

— Мне жаль ее.

— Пожалуйста, не устраивай демонстрации чувств. Когда она уходила, то меня не жалела.

— Око за око?

— Нет, она мне безразлична. Никакой ненависти, никакого злорадства, вообще никаких чувств. Понимаешь?

— Тебя всегда было трудно понять. Не собираешься ли развестись?

— Я об этом пока серьезно не думал. Хотя почему бы нет? Если разошлись, то уж по-настоящему, честь по чести.

— Хочу тебя предостеречь, отец. Если мать вдруг поймет, какую должность ты займешь в будущем, то пристанет к тебе как репей. Деньги она никогда не презирала.

— Как и ты.

— А разве это было надо?

— Извини. Но я бы хотел, чтобы ты исчезла из нашего города.

— Я ждала, что ты это скажешь. Хотеть ты можешь что угодно, но не более того.

— Матильда, это в твоих же интересах.

— Неправда! В интересах завода, в интересах твоей должности.

— Язвишь.

— Взаимно. И попадаю в цель, потому что прошла хорошую школу. Много лет училась разбираться в людях и распознавать суть событий. Я не столь наивна, как ты думаешь.

— Иногда я забываю, что ты прошла такую школу, хотя слишком хорошо знаю, что это была за школа.

— А теперь ты будешь директором, исполнителем того, что задумал Хайнрих. Как перекрещиваются пути-дороги.

— Или заводят в тупик… Когда я вижу тебя вот так перед собой… Ты подозреваешь кого-нибудь?

— Нет. Я знаю только то, что было в газетах. Иногда я думала, что это сделал ты, хотел отомстить ему.

— Отомстить? Какое ребячество. У меня никогда не было причин. Пусть это тебя не обижает, но ты таковой не была. Иногда у меня чесались руки, когда я вспоминал, что он тебя совратил, но из-за этого убивать кого-то, нет.

— Может быть, я его совратила. Разве такое невозможно? Но оставим это. Филе здесь превосходное.

— За такую цену можно кое-что и требовать.

— Ты когда-нибудь замечал, что большинство людей уже не едят, а только питаются?

— Большинство не могут себе позволить поесть здесь. А твои претензии возросли.

— Могу тебя успокоить: дома я тоже ем бутерброды с сыром, а иногда готовлю себе салат из колбасы, по бабушкиному рецепту, с луком, растительным маслом и уксусом, да еще полдольки чеснока.

— Похвально, ты хоть не отрываешься от большинства.

— Насмешничать тебе не к лицу. Я не состою в твоей партии, поэтому твои издевки не производят на меня никакого впечатления.

— Твоему отцу любопытно узнать, почему его дочь после четырех с липшим лет вдруг вспомнила о том, кто ее сотворил.

— Бабушка любила повторять: если нищего посадишь на лошадь, то его уже не удержишь. Вот об этом я и хотела с тобой поговорить.

— Бог-отец действительно многому тебя научил, ничего не скажешь. Может быть, он и модель свою придумал ради тебя? В договорах об этом ничего не сказано.

— Это по́шло, дорогой отец… Будешь пить пиво? Попробуй разок вино, оно замечательное.

— Лучше пиво. В этом городе можно пить только пиво, и ничто другое.

— Понимаю. И к пиву подходит эта страшная синяя рубашка, которая на тебе, страшный красный галстук и этот немыслимый коричневый костюм. Ты образец безвкусицы. Если ты в таком стиле будешь управлять предприятием Хайнриха, то скоро оно обанкротится. На тебя хоть и соберется много зрителей, но они будут только смеяться над тобой. Я знаю в городе хороший магазин мужской моды — «Бэр и Айхенауэр». Зайди туда и приоденься. Чудеса начинаются с внешнего вида. Рабочие знают о твоих добрых намерениях, твои костюмы внушат им к тебе уважение.

— Меня уважают не за мои костюмы, дорогая дочь.

— Тогда посмотри хотя бы по сторонам. Посмотри на этих бравых бюргеров, как они таращатся на меня, похоть так и брызжет из их глаз. С такими типами тебе придется иметь теперь дело. Подбери себе подходящий костюм, подходящий галстук, никогда не гоняйся за последней модой, это смешно, и обзаведись хорошенькой секретаршей, которая умеет держать язык за зубами и иногда думать о тебе. Это уже половина успеха, разумеется, если ты действительно решил взять на себя руководство заводом.

— Мне поручили определенные обязанности, которые я буду выполнять, если только ты не скажешь мне без обиняков, что Хайнрих придумал свою модель лишь ради тебя, а меня запряг, как быка, наверное, затем, чтобы загладить свою вину.

— Нельзя быть таким примитивным, отец. Ты недооцениваешь этого человека, которого знал гораздо дольше, чем я. Ты ведь знал его еще тогда, когда меня и на свете не было… Что хочешь на сладкое?

— Яблочный компот.