Лавина

— Но не давайте, ради бога, себя запугать, — продолжал он. — Предприятие наше процветает, положение с заказами хорошее, рабочие места обеспечены. Тем не менее я подчеркиваю, что есть силы, которые заинтересованы в крахе нашей модели. Эти люди действуют по давно известному методу: не может быть того, чего быть не должно. Чтобы достойно противостоять конкурентам, требуется ваша безусловная помощь. То, как работает правление, важно, но дело зависит от нас всех. Каждый должен всегда помнить, что завод на пятьдесят процентов принадлежит ему. Еще раз повторяю: сообщайте мне или коллеге Хётгеру обо всем, что предлагают вам посторонние, даже если кто-нибудь захочет вам продать на автостоянке автомобильную политуру. Пока не будем знать наших врагов, не сможем дать им нужный отпор. А в остальном наш девиз остается прежним: производительность, качество, точность, дисциплина и солидарность. «Единение придает силы» — это не громкие слова, а прописная истина, которую должен знать каждый. Спасибо.

После выступления Шнайдер весь обмяк, он сходил с трибуны и смотрел вперед невидящим взглядом.

Хётгер открыл прения. Спустя некоторое время кто-то из зала робко попросил слова.

— Хотелось бы знать, останется ли все после смерти госпожи Бёмер как есть или договор будет расторгнут наследниками?

— Ничего не изменится, — ответил Шнайдер, снова подойдя к микрофону. — Пусть каждый еще раз перечитает дома договор: через два года он должен быть пересмотрен или дополнен только потому, что от половины состояния, причитающегося наследникам Бёмера, еще десять процентов акций отойдут персоналу. После кончины госпожи Бёмер единственными наследниками являются ее сыновья.

— А если они не захотят больше придерживаться договора и продадут завод?

— Они не продадут завод, а продлят договор, дорогой коллега, это всего лишь юридическая формальность.

То, что последовало затем, значения не имело: мелкие придирки, боязнь оказаться обманутыми, безысходность и зависть к чужим кошелькам, недовольство давно забытыми производственными событиями. Кое-кого из ораторов перебивали, провожали возгласами неодобрения. Потом встал один двадцатилетний и спросил:

— А как относится новое руководство к тридцатипятичасовой неделе, которой добивается наш профсоюз? Как нам быть, если профсоюз призовет к забастовке именно наш завод? Что тогда? Я бы хотел получить на этот счет рекомендацию руководства, поскольку все это не так просто. Ни в коем случае я не хотел бы стать штрейкбрехером.

Бурные аплодисменты показали, что эта проблема волнует всех.

Шнайдер, чтобы выиграть время, несколько раз вытирал платком лицо и затылок, хотя в помещении было не жарко, а скорее прохладно, тщательно поправлял стойку микрофона.

— Я не хочу ничего приукрашивать, ты затронул серьезную проблему, коллега, сам того не сознавая. Ты сказал: наш завод. Да, это наш завод, поэтому вы должны сами решать, хотите ли вы в сомнительных случаях бастовать против самих себя или нет. Если профсоюз потребует, чтобы завод объявил забастовку, вы должны решать: за или против профсоюза, за или против завода, в конечном итоге за или против самих себя. Я хотел бы еще добавить, чтобы не возникло недоразумений: лично я поддерживаю требование профсоюза о тридцатипятичасовой неделе. Может ли наш завод перейти на такую норму труда, это я предлагаю обсудить всем присутствующим. По моему убеждению, заводу в настоящее время это не под силу. По самым простым подсчетам: пятьсот человек персонала по пять часов, это в неделю две тысячи пятьсот часов, в месяц около десяти тысяч часов, которых бы нам не хватало. Кто может посоветовать, чем возместить этот урон, не повышая цен на нашу продукцию или не снижая причитающейся каждому прибыли?

Некоторые рассмеялись, зал забеспокоился.

— Коллеги! — продолжал Шнайдер. — Смеяться — это самое простое, думать — труднее. Так что давайте начнем думать. Я должен представлять ваши интересы и интересы завода, что теперь одно и то же, я пытаюсь — и пока все шло гладко — быть ко всем справедливым. Тридцатипятичасовая неделя — это не символ веры, а требование профсоюза на благо работающих по найму; профсоюз полагает обеспечить таким образом большее количество рабочих мест. В правильности этого осмелюсь усомниться. Для нашего предприятия вопрос о рабочих местах вообще не стоит. Даже при введении тридцатипятичасовой недели мы не возьмем на работу ни одного человека. Если же о сокращении рабочего времени в самом деле договорятся, то нам придется заново калькулировать нашу продукцию, и, хочу откровенно признаться, я не знаю, как мы тогда выйдем из положения. Или нам надо будет заняться рационализацией, а что это значит, вам очень хорошо известно. Тогда мы зайдем в полный тупик. Поэтому подчеркиваю: никто не будет виноват в несолидарности со своим профсоюзом, если не последует призыву нашего предприятия к забастовке, потому что это его предприятие, а не какого-нибудь хозяина или акционера. Во всяком случае, своя рубашка ближе к телу.