Лавина

— Вы просили меня прийти, — сказал я, — могу я спросить — зачем? Речь пойдет о вашем письме господину Шнайдеру?

— Мы просили прийти вас, господин Вольф, но не эту даму.

В словах Ларса явственно прозвучало презрение. Я постарался сохранить спокойствие и ответил:

— Вы правы, эта дама, как вы ее называете, сама собиралась в ближайшие дни посетить вас, поэтому я и взял ее с собой.

— Мы считали вас более тактичным, — заявил Саша. Он посмотрел на своего брата и продолжил: — Во всяком случае, у нас нет желания говорить о производственных вопросах в присутствии посторонних, тем более в присутствии персоны, которая, как бы это выразиться, связана с фирмой Бёмера не самым приличным образом. Мы черпаем сведения не только из письма персоналу.

Матильда вскочила, как будто давно уже ждала этого оскорбления, подошла прямо к Саше, влепила ему звонкую пощечину и тут же улыбнулась своей очаровательной, по-детски неотразимой улыбкой. Но я знал: раз у нее такой невинный вид, значит, она сейчас взорвется и никому не поздоровится. Наступила зловещая тишина. Близнецы в растерянности молчали, Матильда медленно подошла к столу и постучала каблуком своей туфли по ониксовой пластине.

— У этого стола, господа, скончался Хайнрих Бёмер, ваш отец, — сказала она. — У него вышла острая размолвка с человеком, которому вы хотите продать свой пай, тот толкнул его, и удар пришелся как раз об этот стол. Господин Вагенфур, о нем я сейчас говорю, упрекнул вашего отца в том, что он живет с проституткой, содержит проститутку. Он имел в виду меня. Ваш отец упал, ударился о край стола и тут же умер. Гебхардт утверждает, что это был несчастный случай. А я утверждаю, что не несчастный случай, а убийство. Потом Вагенфур вызвал людей из фирмы, называющей себя «бюро доверительных услуг». Они увезли труп, а через день он уже висел на колокольне. Уж это-то вам известно. И дальше. Ваша мать умерла на своей вилле, как известно, от сердечного приступа. Она поехала на виллу, чтобы аннулировать договор с Цирером об аренде. После ссоры с Вагенфуром — фирма Цирера принадлежит ему — она упала замертво. Но врача, как полагается у нормальных людей, не вызвали. Снова приехали молодчики из «доверительных услуг», а на следующий день вашу мать обнаружили в гараже дюссельдорфского аэропорта. Полиция до сих пор пытается выяснить обстоятельства этих смертей. В обоих случаях свидетелем оказывался человек, который был когда-то доверенным лицом вашего отца, а потом написал письмо персоналу — это прокурист Гебхардт. Как и почему ваш отец очутился именно на колокольне, а ваша мать в гараже, мы еще не знаем. Может быть, хотели запугать господина Вольфа, который живет напротив церкви, ведь Вагенфур знал о модели Хайнриха Бёмера. Может быть. А вы хотите продать пай этому человеку. Это я считаю противоестественным. Если вы это сделаете, то, значит, продадите пай убийце вашего отца, даже если по закону он и не убийца.

Матильда, обессилев, снова присела рядом со мной. На лице ее лежала глубокая печаль. Руки на коленях дрожали. Больше всего мне хотелось взять ее на руки и крепко прижать к себе.

— Каждое слово из того, что вы слышали, правда, — подтвердил я. — Каждое слово. Вероятно, все было куда страшнее.

Близнецы вдруг очнулись. Ларс, перед тем смотревший в пространство, вскочил и, заложив руки за спину, стал быстро, как одержимый, расхаживать по гостиной, будто искал, на чем сорвать свою ярость. Саша тоже встал и подошел к Матильде. Она не обращала на него внимания и делала вид, будто рассматривает одну из картин на стене. На ней было изображено распятие, но на кресте висел не страдающий, а весело поющий Христос.

— По какому праву вы вмешиваетесь в наши дела? — наконец спросил Саша. — Может, потому, что повисли на шее моего отца и выжали его как лимон? Может, потому, что сумели обернуть его вокруг пальца, а может, потому…

— Вы безмозглый кретин, господин Бёмер, — ответила Матильда и откинулась на спинку кресла. — Вы не хотите выслушать правду, потому что боитесь уронить свое достоинство. Вы считаете меня проституткой, а не хотите понять, что ваши родители были бы сейчас живы, если бы не Вагенфур. Ладно, я вижу, что вы нацелились на продажу. Но если вы это сделаете, я выступлю на процессе Гебхардта. Встану и выложу все. Слушайте внимательно, что я скажу: ваш почтенный господин отец изнасиловал меня в своем кабинете, когда мне было шестнадцать лет. А что я должна была делать? Вы знаете, каков был ваш отец, шансов на избавление у меня не было. Кричать? Вы ведь знаете эту обитую дверь, через которую не услышишь даже пистолетного выстрела. Четыре года он держал меня в плену на квартире, угрожая, что выставит моего отца на улицу, если я от него уйду. Хайнрих Бёмер был извергом, ежедневно унижал меня, каждый день брал меня, словно какое-то животное. Эту историю, мою историю, газеты с удовольствием опубликуют. Все смогут прочесть, кто на самом деле скрывался под личиной процветающего предпринимателя и высокочтимого мецената.

— Это настоящий шантаж! — вскричал Ларс.