Захотелось чем-то отвлечь внимание и ничего не слышать. Уши — не глаза, не закроешь. А заткнуть нечем. Никакой книжки с собой у меня тоже не оказалось. Букридер забыл дома, ноутбук не взял, а лежавший в кармане мобильник не годился ни для чего, за исключением разговоров и SMS-ок. Считается, что в московских кафе не читают ни газет, ни книг — запрещено правилами хорошего тона современного столичного этикета. Однако для ноутбуков и разных смартфонов почему-то сделано исключение, это можно. Плевать я хотел на правила, и от нечего делать решил, наконец, посмотреть Машин альбом, до сих пор бесцельно таскаемый в рюкзаке. Сама Маша как сквозь землю провалилась.
Всю обложку, в край, без полей, занимала фотография одной из самых темных картин, перекрытая крупной надписью широким белым шрифтом:
МАРИЯ ПЕТРОГРАДСКАЯ
если наступит завтра
Глянцевый каталог был довольно толстым и состоял из цветных пронумерованных фоторепродукций во всю страницу, с редкими вкраплениями текста около тех картин, что плохо вписывались в формат издания. Коротенькая вступительная статейка на первой странице оповещала:
Мир изменялся, изменился и изменяется, он никогда уже не станет привычным и прежним. У сегодняшней цивилизации несколько вероятных финалов, причем каждый выглядит по-своему. Цикл картин, представленных здесь, пытается проиллюстрировать хотя бы один из вариантов.
«Если наступит завтра» — под таким девизом собрана серия работ молодой художницы Марии Петроградской. Она пишет полотна постапокалиптического мира, так называемые «городские джунгли», иногда пластично переползающие в джунгли настоящие. Общее впечатление от её холстов усиливается ещё и тем, что на них запечатлено гипотетическое будущее известных всем мест Москвы. Сразу на ум приходят фантастические романы серии «S.V.A.L.K.A.», действия которых разворачиваются в Москве пережившей глобальную экологическую катастрофу. Картины Марии Петроградской лучше всего подходят в качестве иллюстраций вышеупомянутых литературных произведений, тем более, что сюжеты романов и картин изображают именно Москву. Однако будем надеяться, что в реальном будущем такого не случится. Но, что интересно, несмотря на общую эсхатологическую направленность, заросшие буйной зеленью полуразрушенные здания и разбитые опустевшие улицы — картины полны солнца, тепла, света и жизни. Мрачными эти полотна совсем не выглядят.
С последним утверждением можно было бы и поспорить. Уж чего-чего, а мрачными Машины картины выглядели, да ещё какими мрачными! Но искусствоведам и арткритикам, конечно, виднее. Специалисты, как-никак.
На внутренней стороне задней обложки размещался список репродукций. Наконец-то я узнал, как называются некоторые виденные мною вещи — наиболее удачные работы Маша «клонировала» многократно. Странно, но сами названия не впечатляли. «Манеж», «Москва-Сити», «ГУМ», «Ленинградский вокзал», «Московский электроламповый завод»… Имена картин просто повторяли названия тех мест, что послужили прототипами.
Ни портрета, ни биографии художницы, помещаемых обычно на заднике обложки, не имелось. Всякие сведения об авторе отсутствовали напрочь. Задняя часть альбома представляла собой черный лист с мелким белым шрифтом технической информации, данными издательства и штрихкодом в белом прямоугольнике.
— Давно сидишь? — знакомый голос вывел меня из раздумий. — Привет! Ты что, заслушался исповедью этой клуши за соседним столиком?
— Сижу и скучаю. Уходить уже собирался. Привет. Вовсе она не клуша, просто не повезло девушке.
— Жалостливый какой стал. Что это с тобой? Не узнаю. Ладно, не кипятись. Задержалась вот.
— Телефон не отвечает, письма к тебе не проходят. В чем вообще дело?
— Какое дело? В мире, у меня, у тебя в сознании или так, просто, вообще?
— Зачем звала? — не принял шутки я. Настроение было паршивое и сердитое.
— Поговорить, надо. Об этом в частности — и она показала пальчиком на Машин альбом.
— Ну?
— Если коротко, некто хочет и может всё это сделать реальностью. Мы же такого не желаем, верно? А ты чего злой?
— Я не злой. У меня девушка пропала. Маша пропала. Оставила записку и ушла.
— Такие девушки просто так зря не пропадают, заявляю, как эксперт. Бывает, что они исчезают, и с этим надо смириться. Но сейчас как бы не пропасть всем остальным девушкам.
— Что ещё за эсхатологические намеки?
— Погоди немного, сейчас объясню. Записка у тебя? Покажи.
Она даже не сомневалась, что тот клочок бумаги с Машиными каракулями я постоянно таскаю с собой.
— Вот, смотри, — сказал я, протягивая сложенную вчетверо записку.
— Да, странная девушка.
— Чем именно? — автоматически уточнил я.
— Пишет, что с тобой было хорошо. — Она что, мазохистка? — Обычно, с тобой никому не бывает хорошо. Ты очень тяжелый в общении человек.
— Да?