Лавка чудес

В день увольнения и ареста Педро Аршанжо («Негра посадили, сеньор!» – сообщил профессору Нило Арголо сыщик, выполняя указание начальника полиции), после визита полицейского наряда в «Лавку чудес» от типографии ничего не осталось. Подручный наборщика примчался в Управление полиции с вытаращенными от ужаса газами: полицейские ворвались в типографию, поломали машины, стеллажи, уничтожили бумагу, приобретенную в кредит для «Заметок…» – «нам надо по меньшей мере еще пятьсот экземпляров, все хотят приобрести и прочесть книгу». Шрифты и книги побросали в мешки. Приказано было реквизировать весь тираж «Заметок…», заодно унесли и библиотеку Педро Аршанжо, сохранились лишь те книги, что он держал в мансарде для ежевечернего чтения. Исчезли Овелак, Оливейра, Мартинс, Фрейзер, Эллис, Александр Дюма, Коуто ле Магальяэнс, Франц Боас, Пина Родригес, Ницше, Ломброзо, Кастро Алвес и многие, многие другие, не один десяток томов, философы, публицисты, романисты, поэты, «Капитал» в сокращенном переводе на испанский и «Книга о святом Киприане».

Книги растаскивались полицейскими всех рангов и одна за другой попадали в книжные лавки. Аршанжо удалось некоторые из них заполучить обратно, выкупив у Бонфанти: «Продаю вам за ту же цену, за какую купил, figlio mio[84], не наживаю ни гроша». «Заметок…» было изъято сорок девять экземпляров, остальные местре Корро успел разослать по университетам, библиотекам, редакциям, а также профессорам и критикам – через книжные магазины или непосредственно, так что не все они «сгорели на костре инквизиции, разожженном в Управлении полиции по ходатайству Савонаролы Арголо де Араужо», как писал профессор Фрага Нето в своем письме Силве Виража. Несколько экземпляров было продано из-под полы, втридорога, агентами полиции, и каждый полицейский чин по примеру самого начальника полиции взял экземпляр для себя, дабы на досуге изучить знаменитый список цветных предков. «И не забудьте оставить один экземпляр для господина губернатора».

Оказавшись по уши в долгах и не видя никакой возможности восстановить типографию, местре Лидио продал машины и остатки шрифта по цене чуть ли не металлолома, чтобы добыть хоть сколько-нибудь денег, в которых была такая нужда. Когда же он умиротворил самых лютых кредиторов, в душе его не осталось горьких сожалений по поводу происшедшего, ведь зато кум Аршанжо сорвал павлиньи перья и маски с чванливых и ничтожных профессоров, с этого ученого дерьма, с этих самохвалов, скотов вислоухих, пугал огородных! Он их выставил голенькими на обозрение, вот им и пришлось спрятаться за спину комиссаров, сыщиков и полицейских громил. Но город вдоволь над ними посмеялся.

Два крепких мулата, веселые кумовья. Местре Лидио Корро рисует чудеса, местре Педро Аршанжо учит детей грамматике и арифметике, а четырех из них – французскому.

Правда, Лидио чувствует себя неважно, ему уже стукнуло шестьдесят девять. Как побольше походит, пухнут ноги, сердце не справляется. Доктор Давид Араужо рекомендовал покой, строгую диету, никаких дендэ, кокосов, перца и ни капли спиртного. Оставалось только запретить и женщин. Доктор, наверное, подумал, что Лидио уже погасил свечу и женщинами не интересуется. Как можно, доктор, запретить дендэ и кашасу человеку, который лишился всего своего скудного имущества, разбитого прикладами карабинов, истоптанного сапогами солдат, и начинает все с начала! Что до женщин, то они предпочитают его иным молодым людям. Если не верите, поспрашивайте в округе.

Педро Аршанжо на восемь лет моложе, на здоровье не жалуется. Плотно сбитый крепыш, любитель поесть и выпить, женщин предпочитает молодых и одной возлюбленной не ограничивается. Правда, уроки давать ему не больно по душе, терпение уже не то, да и жаль тратить драгоценное быстролетящее время на грамматику.

По-прежнему больше всего любит Педро Аршанжо говорить с людьми. От дома к дому, от лавки к лавке, от пирушки к пирушке. Любит сидеть в лавке ваятеля святых Мигела, куда стекаются страждущие и обиженные искать майора Дамиана де Соузу. Просиживает там до обеда, записывает что-то в черную книжечку, его принимают за секретаря майора.

Любит он слушать разные истории про ориша, про времена рабства из уст Пулкерии и Аниньи, которые слыхали их от дедов, убеленных сединами, любит присутствовать на репетициях афоше «Африканские весельчаки», руководить которым получил приглашение от матушки Аниньи, когда Бибиано Купим, старший жрец кандомбле Гантонс, поднял флаг прославленного представления и вновь вывел его на улицу; любит сидеть на скамье музыкантов в школе капоэйры местре Будиана или Валделойра, играть на беримбау и подпевать:

Как живешь-поживаешь,
Камунжере?
Здоров, не хвораешь,
Камунжере?
Рад тебя повидать,
Камунжере,
Чтоб еще раз узнать,
Как живешь-поживаешь,
Камунжере.

Любит он петь и на террейро, сидя рядом с «матерью святого» и раздавая благословения жрицам и иаво: