Лавка чудес

– При моих идеях… Что ж, вы правильно сделали, вспомнив обо мне, я все тот же. Для трудящихся забастовка – правое дело, она – их оружие. Только пойти я не могу. Вы не слыхали? Я буду участвовать в конкурсе на должность заведующего кафедрой…

– А как же профессор Виража? Ведь он жив, я на днях читал о нем в газете.

– Профессор Силва Виража вышел в отставку, не счел нужным возвращаться на должность, замещенную другим, тем более что лекций он давно уже не читает. Я, как мог, убеждал его вернуться, ничего не вышло. У меня два конкурента, Аршанжо. Один из них, довольно сильный, – приват-доцент такой же кафедры в Ресифе. Второй – местный, пробивной, ловкач, у него со всех сторон – протекции. Драка будет что надо, местре Аршанжо. Я рассчитываю пройти, но сейчас против меня развернули настоящую кампанию, в которой мне ставится в вину все, что только можно, особенно эти самые идеи, о которых вы говорите. Если я пойду в ваш комитет, кафедры мне не видать, дорогой мой друг… Вы понимаете, в чем тут штука?

Аршанжо утвердительно кивнул, профессор продолжал:

– Я ведь не политик. У меня есть свои убеждения, но политической борьбы я не веду. Возможно, мне бы следовало это делать, наверняка следовало бы, но, милый мой Аршанжо, не у всякого хватит духу пожертвовать должностью и званием ради своих идей. Не судите меня строго.

– Да, конечно, должность педеля – это не то, что должность заведующего кафедрой. Всему своя цена. Так что не мне судить вас, профессор. Я скажу товарищам из финансового комитета, чтоб зашли к вам.

– Лучше всего вечером ко мне домой.

Аршанжо встал, Фрага Нето тоже поднялся и вытащил бумажник, чтобы расплатиться.

– Какая же у вас должность в Электрической?

– Разношу счета за электроэнергию.

Слегка смущенный, профессор спросил, понизив голос:

– Может, я могу вам помочь, Аршанжо? Не откажитесь принять от меня… – и потянул из бумажника крупную ассигнацию.

– Не обижайте меня, профессор. Присовокупите эти деньги к тем, что вы отдадите на забастовку. Желаю победы на конкурсе. Если б мне не было запрещено появляться на факультете, обязательно пришел бы вас поддержать.

Фрага Нето проводил его взглядом: неугомонный старик, прах его побери. В каком-то волнении нерешительно двинулся к автомобилю. «Чертов упрямец, пошел в разносчики счетов. А конкурс – это конкурс, кафедра – это кафедра. Молодой претендент на звание доцента, только что вернувшийся из Европы, может объявить себя марксистом, и это сойдет ему с рук. А профессор медицинского факультета, оспаривающий кафедру у двух других претендентов, один из которых эрудит, а у другого – рука в министерстве, не может пойти в стачечный комитет, если не хочет провалиться на конкурсе и перечеркнуть свою карьеру. Это все равно что бросить кафедру псу под хвост, любезный Аршанжо. Вы сами сказали, звание профессора – не то что звание педеля. Педель беден, но горд. Профессор богат, а где его гордость, порядочность? Неужели только педель может оставаться порядочным и гордым?» Фрага Нето ускоряет шаг, почти бежит.

– Аршанжо, Аршанжо! Погодите!

– Да, профессор…

– Этот ваш комитет… В котором часу, вы говорите, мне надо туда зайти?

– Да хоть сейчас… Вместе и пойдем, милый мой.

Профессор Фрага Нето не потерял кафедру, победил на конкурсе, с блеском побив и эрудита, и ловкача. А вот Педро Аршанжо потерял-таки должность, этот чертов старик не ограничился привлечением сочувствующих к работе комитета. Стал агитатором: убеждал, доказывал, был одним из тех, чьими усилиями забастовка охватила Электрическую компанию, а за ней и Телефонную. Бастовали дружно, победили, и администрация никого сразу не уволила. Чистка началась примерно через месяц. Одним из первых был уволен Педро Аршанжо.

Он шел по Пелоуриньо и смеялся. Безработный. Да-да, Забела, chomeur[86].

4

Длинная и грустная вереница жалких должностей, что все быстрей сменяли друг друга и все хуже оплачивались. Найти работу в таком возрасте – само по себе дело не простое, а тут еще этот невозможный старик не соблюдает распорядка дня, бросает работу недоделанной, приходит поздно, уходит рано, совсем не приходит, заговорившись с кем-нибудь по дороге. При самом добром к нему расположении держать его невозможно.

Работал он внештатным корректором в редакции одной из утренних газет: сегодня один работник не явится, завтра другой, а у старика рука набита, в грамматике да в орфографии он силен. Утром, еще до выхода газет, за сарапателом и рюмкой кашасы рассказывал о последних событиях в стране и во всем мире кому-нибудь из друзей: Мигелу, майору Будиану или Манэ Лиме. В мире неладно, то в одном месте заваруха, то в другом. Фашисты убивают негров в Абиссинии, опрокинув трон царицы Савской, ах, Сабина дос Анжос, твоего короля бросили в концентрационный лагерь! Продолжаются еврейские погромы, теория превосходства арийской расы объявлена государственной доктриной, грохочут барабаны, мировая война не за горами. В Бразилии тоже хорошего мало: Новое государство, рта не раскрыть, тюрьмы набиты до отказа.