Лавка чудес

Вот тогда он и начал работать с истинным, почти чувственным удовольствием, тогда и стал уделять своему сочинению все свободное время – каждую его секунду. Он перестал вспоминать о сухом и грубом Нило Арголо, о вежливом и веселом, но оттого не менее яростно отстаивавшем дискриминационные доктрины профессоре Фонтесе и о прочих недругах. Наставники и воспитанники, эрудиты и шарлатаны не тревожили его больше. Рукою Педро Аршанжо водила любовь к народу Баии, а гнев только вносил в его книгу страсть и поэтичность, и потому из-под его пера вышел документ – документ неопровержимой силы.

Бессонная ночь в типографии. В тяжком усилии напрягаются руки. Медленно постанывает ротационная машина. И подмастерье Тадеу забыл про сон и усталость, увидав лист бумаги, покрытый буквами, – первую страницу книги! – вдохнув запах свежей типографской краски. Кумовья вынимают бумагу, и Педро Аршанжо читает – читает или произносит наизусть? – первую фразу, свой боевой клич, лозунг, итог исследований, символ веры: «Смешение рас – это лицо бразильского народа, смешение рас – это его культура».

Сентиментальный Лидио Корро чувствует, как сжимается его сердце – еще не хватало умереть от волнения в такой радостный час. А Педро Аршанжо вдруг становится серьезен, важен, держится как-то торжественно, и видно, что мысли его далеко. Но уже через минуту его не узнать: звучит его добрый, звонкий, ясный смех, раскатывается неумолчный, вольный хохот: он подумал об этих мудрецах, об этих столпах науки, о не знающих жизни знатоках, о профессоре Арголо, о профессоре Фонтесе. То-то скорчат они рожи! «И мы, и вы – плод смешения рас, но наша культура родилась и от смешения рас, а вот ваша вывезена из-за границы, как консервированное дерьмо!» Да их обоих кондрашка хватит! Смех Педро Аршанжо зажигает зарю, светом заливает баиянскую землю.

3

За несколько месяцев до этого события, однажды ночью, когда празднество на террейро было в самом разгаре и ориша танцевали с сыновьями своими и дочерьми под гром атабаке и рукоплескания в такт, там появилась Доротея, и за руку она вела мальчика-подростка лет четырнадцати. Иансан позвала было ее к себе, но она попросила прощенья и опустилась сначала на колени перед Маже Бассан – чтобы та благословила ее и мальчика. Потом подвела она его к Ожуобе и велела:

– Подойди под благословение.

И Аршанжо увидел, что мальчик худ, но крепок, что лицо у него тонкое, открытое, а волосы – черные, прямые и блестящие, глаза – живые, пальцы – длинные, губы – красиво очерчены. Жозе Аусса, жрец Ошосси, стоявший рядом, окинул их обоих быстрым любопытным взглядом и улыбнулся.

– Кто он мне? – спросил мальчик.

Доротея улыбнулась, как Аусса, – загадочно и едва заметно:

– Он твой крестный.

– Благословите, крестный.

– Садись, дружок, вот здесь, возле меня.

А Доротея, прежде чем уйти к Иансан, которая нетерпеливо кликала ее, произнесла мягко, но властно, как она умела:

– Он говорит, что хочет учиться, только о том и твердит. До сих пор ни к какому берегу не прибился: не пожелал стать ни плотником, ни каменщиком. Все считает да считает: таблицу умножения знает лучше учителя! Помощи мне от него никакой, одни расходы. Что мне делать? Не хочу ломать ему судьбу, – видно, не в меня он пошел, – не хочу, чтобы он занимался тем, что ему не по душе. Я ведь ему не мачеха, а родная мать. Я и мать, и отец, а для меня это чересчур: сам знаешь, живу я бедно, торгую на улице, стою у жаровни – вот и весь мой заработок. Привела я его к тебе, Ожуоба, отдаю его тебе. Выведи его в люди.

Она взяла руку сына и поцеловала ее. Потом поцеловала руку Аршанжо и долго смотрела на обоих. Иансан призывала Доротею, и она испустила крик, что и на мертвых наводит страх, и с короткой кривой саблей в руках начала танцевать на террейро. «Эпаррей!» – крикнули ей разом Аршанжо и Тадеу.

А в типографии, в книгах, в познаниях местре Педро мальчик нашел то, что искал. Аршанжо узнавал себя в крестнике: та же любознательность, то же беспокойство, та же неугомонность… Только у Тадеу была точно намеченная цель, и шел он по заранее выбранному пути: учился не урывками, не кое-как, не потому, что ему просто нравилось постигать и приобретать знания. Тадеу шел к цели, Тадеу хотел достичь чего-то в жизни. Откуда взялось в нем такое честолюбие, от какого далекого прадеда унаследовал он его? Упрямством-то его наделила мать, и непокорная сила тоже была от нее – от дьявольской этой женщины.

– Крестный, я хочу сдать экзамены, – сообщил он Аршанжо как-то раз, отказавшись от прогулки. – Мне надо заниматься. Если вы мне поможете по языку и географии, можно будет попробовать. По арифметике не нужно, а по истории Бразилии меня подготовит один знакомый.

– Ты хочешь сдать четыре экзамена сразу, в один год?

– Если вы мне поможете, я сдам.

– Ну что ж, милый, давай начнем не откладывая.