Лавка древностей. Часть 2

Съ этими словами онъ вышелъ изъ часовни. За нимъ послѣдовала и мать съ Яшей. Очутившись на свѣжемъ воздухѣ, онъ отрезвился отъ волненія и у него осталось лишь смутное воспоминаніе о молельщикахъ, проснувшихся отъ криковъ проповѣдника и удивленно озиравшихся вокругъ, и о Квильпѣ, не сводившемъ глазъ съ потолка, словно онъ и взаправду не слышалъ и не видѣлъ того, что происходило передъ его глазами.

— Ахъ, Китъ, что ты надѣлалъ! теперь хоть и глазъ не кажи въ эту часовню, жаловалась мать, поднося платокъ къ глазамъ.

— Тѣмъ лучше, я буду очень радъ. Скажи на милость, что дурного въ томъ, что мы немного повеселились въ прошлую ночь, и почему ты нашла необходимымъ идти на другой день въ молельню каяться передъ этимъ чудакомъ? Мнѣ, право, стыдно за тебя, мама!

— Что ты, сынокъ, ты самъ не знаешъ, что говоришь. Грѣхъ, тяжкій грѣхъ!

— Отлично знаю, что говорю. Никогда я не говорю, что грѣшно веселиться и быть въ хорошемъ расположеніи духа, и что грѣхъ носитъ воротнички, какъ проповѣдуютъ эти чудаки, которые считаютъ себя праведниками потому, что обходятся безъ нихъ. Ну, хорошо, я не буду больше объ этомъ говорить, если ты только перестанешь плакать. Мы вотъ какъ сдѣлаемъ: ты возьмешь на руки маленькаго — онъ будетъ полегче — а я понесу Яшу, намъ надо торопиться, — я дорогой скажу тебѣ новость, которой ты никакъ не ожидаешь. Вотъ такъ-то лучше! Теперь ты совсѣмъ другой человѣкъ. Никто не скажетъ, что ты только что была въ часовнѣ, и я надѣюсь, что ты ужъ больше никогда туда не заглянешь. На, бери ребенка, а ты, Яша, полѣзай ко мнѣ на спину, держи меня крѣпко за шею и слушай, что я тебѣ скажу, Яша: если когда нибудь какой нибудь пасторъ, въ родѣ этого, назоветъ тебя или твоего братишку агнцемъ, скажи: и слава Богу! Пусть, молъ, почаще говоритъ такую правду и прибавь еще, что если бы онъ самъ былъ больше похожъ на агнца, чѣмъ на мятную подливку [1], не былъ бы такимъ ѣдкимъ и кислымъ, — для всѣхъ было бы гораздо лучше. Такъ ты ему и скажи, Яша.

Своей полушутливой, полусерьезной болтовней Китъ развеселилъ и мать, и дѣтей, и самого себя, и онъ достигъ этого очень просто: сказалъ себѣ, что надо быть веселымъ, и только. Дорогой онъ разсказалъ матери о своемъ разговорѣ съ незнакомцемъ въ конторѣ нотаріуса, вслѣдствіе котораго и долженъ былъ, волей-неволей, прервать торжественную проповѣдь въ молельнѣ.

М-съ Неббльзъ порядкомъ струсила, когда узнала, чего отъ нея ожидаютъ. У нея голова кругомъ пошла: съ одной стороны — неслыханная честь проѣздиться въ почтовой каретѣ; съ другой — на кого-жъ оставить дѣтей? Кромѣ того, бѣлье, какъ нарочно, въ стиркѣ; въ ея гардеробѣ кое-чего не хватаетъ. Но все это, по увѣренію Кита, пустяки въ сравненіи съ тѣмъ счастіемъ, которое ей предстояло — увидѣть миссъ Нелли и привезти ее съ такимъ почетомъ домой.

— Спѣши, мама, намъ осталось всего десять минутъ, говорилъ Китъ, входя въ комнату. — Вотъ тебѣ картонка, сложи въ нее все, что нужно, и отправляемся скорѣй.

Не стану подробно описывать, какъ Китъ, впопыхахъ, набросалъ въ картонку такихъ вещей, которыя ни въ какомъ случаѣ не могли понадобиться его матери, и забылъ уложить тѣ, которыя ей были необходимы въ дорогѣ; какъ пошли за сосѣдкой и насилу-то насилу уговорили ее присмотрѣть за дѣтьми въ отсутствіе матери; какъ дѣти расплакались, услыхавъ, что мама уѣзжаетъ, и какъ они весело смѣялись, когда имъ пообѣщали купить какихъ-то неслыханныхъ и несуществующихъ игрушекъ; какъ мать, прощаясь съ ними, долго-долго ихъ цѣловала, такъ что Китъ чуть было не разсердился, но это ему никакъ не удавалось, и т. д. Скажу только, что они просрочили всего нѣсколько минутъ: когда они подходили къ конторѣ нотаріуса, у подъѣзда уже стояла почтовая карета.

— Четверней! прошу покорно! воскликнулъ Китъ, пораженный такимъ великолѣпіемъ. Да ты понимаешь ли, мама… вѣдь ты поѣдешь въ этой каретѣ! Вотъ моя мать, сударь, она къ вашимъ услугамъ, обратился онъ къ незнакомцу.

— Отлично, отлично, сказалъ незнакомецъ. — Вы, пожалуйста, сударыня, не безпокойтесь. Я уже обо всемъ позаботился и вамъ будетъ очень удобно ѣхать. A гдѣ же сундукъ съ новыми платьями и вещами для нихъ?

— Онъ здѣсь, сказалъ нотаріусъ. — Христофоръ, поставь его въ карету.

— Пожалуйте его сюда. Вотъ онъ уже и на мѣстѣ, говорилъ Китъ.

— Теперь садитесь!

Незнакомецъ подалъ руку м-съ Неббльзъ и самымъ деликатнымъ манеромъ подсадилъ ее въ экипажъ, а затѣмъ и самъ сѣлъ рядомъ съ ней.

Взвились ступеньки, захлопнулись дверцы и карета покатила. Мать Кита высунулась изъ окна и, махая мокрымъ платкомъ, выкрикивала сыну разныя наставленія относительно дѣтей, но ихъ, разумѣется, кромѣ нея, никто не слышалъ.