Лавка древностей. Часть 2

Погода стояла самая непривѣтливая: въ лучшихъ, возвышенныхъ частяхъ города было темно, сыро, холодно, на болотистой же пристани густой туманъ заполонилъ всѣ уголки. Въ двухъ шагахъ ничего не было видно; даже свѣтъ отъ разставленныхъ на рѣкѣ маяковъ не могъ проникнуть сквозь эту пелену и, если бы не пронизывающая сырость, да повременамъ раздающійся крикъ боцмана, сбившагося съ пути, можно было бы и не подозрѣвать существованія по близости рѣки.

Хотя туманъ почти неподвижно стоялъ въ воздухѣ, но онъ проникалъ всюду: сквозь шубу, сквозь платье, холодилъ самыя кости. Къ чему не притронься — все мокрое, липкое. Лишь огонь весело трещалъ и прыгалъ, не обращая на него вниманія. Въ такую погоду пріятно сидѣть дома, грѣясь у огня и слушая разсказы о путешественникахъ, заблудившихся во время тумана въ степи или на болотѣ. Въ такую погоду мы больше, чѣмъ когда либо любимъ и цѣнимъ домашній очагь.

Мы уже знаемъ, что карликъ предпочиталъ и жить въ одиночествѣ, и наслаждаться въ одиночествѣ, когда на него нападалъ такой стихъ. Онъ былъ очень радъ, что дурная погода застала его дома, велѣлъ мальчику положить полную печку угольевъ и рѣшилъ, что на сегодня заниматься баста, будемъ веселиться.

Съ этой цѣлью онъ зажегъ цѣльныя свѣчи, размѣшалъ хорошенько огонь и, пообѣдавъ бифштексомъ, который приготовилъ самъ — въ родѣ того, какъ дикіе и людоѣды приготовляютъ мясо — сварилъ огромную чашу пунша и закурилъ трубку, располагая весело провести вечеръ.

Вдругъ послышался легонькій стукъ въ дверь. Потомъ еще и еще разъ. Квильпъ отворилъ форточку, высунулъ голрву и спросилъ:

— Кто тамъ?

— Это я, Квильпъ, отвѣчалъ женскій голосъ.

— Вы? вскричалъ карликъ, вытягивая шею, чтобы лучше разглядѣть пришедшую. — А зачѣмъ вы сюда пришли? Кто вамъ позволилъ подходить къ жилищу людоѣда, негодница вы этакая?

— Не сердитесь на меня, я пришла къ вамъ съ вѣстями, говорила жена.

— Какія вѣсти, хорошія или дурныя? Можетъ, такія, что отъ радости подпрыгнешь до потолка и щелкнешь пальцами? Ужъ не умерла ли милая старушка?

— Я не знаю, какія вѣсти, хорошія или дурныя.

— А! стало быть она жива. Стало быть не о ней вдетъ рѣчь; ну, такъ уходите домой, уходите, зловѣщия птица.

— Къ вамъ есть письмо…

— Бросьте его въ окно и убирайтесь прочь, не то я самъ выйду и исцарапаю вамъ все лицо, перебилъ ее Квильпъ.

— Выслушайте меня, Квильпъ, прошу васъ, кротко, со слезами на глазахъ, молила жена.

— Ну, что тамъ? говорите, да живѣе, ворчалъ карликъ, злобно ухмыляясь.

— Это письмо принесъ къ намъ въ домъ какой-то мальчикъ сегодня послѣ обѣда. Онъ не зналъ, отъ кого оно: ему только велѣли снести его по адресу, чтобы его сейчасъ же отправили къ вамъ: письмо, молъ, очень важное. Ради Бога, Квильпъ, впустите меня въ комнату, взмолилась она, когда карликъ протянулъ руку, чтобы схватить письмо. — Я вся промокла и иззябла. Сколько разъ я сбивалась съ дороги, пробираясь къ вамъ въ туманѣ. Даю вамъ слово, что какъ только просушу платъе и согрѣюсь, такъ и уйду.

Милый супрутъ колебался съ минуту, но, разсудивъ, что можетъ быть съ ней же придется послатъ отвѣтъ на письмо, заперъ окно, отворилъ дверь и приказалъ ей войти. Жена охотно повиновалась этому приказанію. Юркнукь въ комнату, она стала передъ печкой на колѣни, стараясь согрѣть окоченѣвщіе члены, и подала своему властелину пакетъ.

— Я очень радъ, что вы промокли, сказалъ карликъ, вырывая у нея изъ рукъ письмо и отвратительно косясь на нее, — я очень радъ, что вы иззябли, я очень радъ, что вы сбились съ дороги и что глаза у васъ красны отъ слезъ. Сердце мое ликуетъ, когда я гляжу на вашъ съежившійся носикъ.

— О, Квильпъ, какъ это жестоко съ вашей стороны. Жена рыдала.

— Что, матушка, вы собирались меня похоронить, когда я еще, слава Богу, живъ; думали, что на мои денежки будете кутить, выйдете замужъ за любимаго человѣка, ха, ха, ха! насмѣхался Квильпъ, дѣлая невообразимыя гримасы.

Бѣдная женщина ничего не отвѣчала на эти упреки; она продолжала грѣть руки у огня и только, къ удовольствію муженька, сильнѣе и сильнѣе плакала. Наслаждаясь ея слевами, карликъ нечаянно замѣтилъ, что эти слезы доставляютъ удовольствіе не ему одному: Томъ Скотть тоже, видимо, забавлялся печальнымъ зрѣлищемъ. Недолго думая, карликъ, не имѣвшій ни малѣйшаго желанія дѣлиться съ нимъ своею радостью, схватилъ его за шиворотъ, поволокъ къ двери и, послѣ непродолжительной схватки, вышвырнулъ его во дворъ. Какъ только дверь за Квильпомъ затворилась, мальчишка сталъ на голову, въ такомъ положеніи прогулялся до самаго окна, заглянулъ въ него — если можно такъ выраэиться — сапогами и даже, на подобіе Бенши [3], побренчалъ ими по стеклу. Квильпъ съ своей стороны не терялъ времени. Онъ схватилъ свою неизмѣнную кочергу, спрятался за дверью и, улучивъ минуту, угостилъ своего молодого друга такими недвусмысленными любезностями, что тотъ мгновенно исчезъ, оставивъ хозяина побѣдителемъ на полѣ брани.