Лавка древностей

— Хоть бы на стену наткнуться или на забор, — бормотал карлик, протягивая руки в темноту и осторожно двигаясь вперед. — Тогда я знал бы, куда повернуть! Ни зги не видно, черно, как в преисподней! В такую ночь нам бы самый раз встретиться с тобой, любезный дружок. А там, была не была, пусть даже мне больше не видать дневного света! — И лишь только эти слова сорвались у него с языка, он оступился, упал и через секунду уже барахтался в холодной темной реке.

Вода шумела, заливала ему уши, и все же он услышал стук в ворота, услышал громкий окрик, узнал, чей это голос. Он бил руками и ногами, но это не помешало ему сообразить, что те люди тоже плутают в темноте и теперь снова вернулись к воротам, что он тонет чуть ли не у них на виду, что они совсем близко, а спасти его не смогут, так как он сам преградил им путь сюда. Он ответил на окрик, ответил отчаянным воплем, и бесчисленные огни, от которых у него зарябило в глазах, заплясали, словно на них налетел ветер. Но все было тщетно. Набежавшая волна обрушилась на него и стремительно повлекла за собой.

Судорожным рывком всего тела он снова вынырнул из воды и, поведя по сторонам дико сверкающими глазами, увидел какую-то черную громадину, мимо которой его несло. Корпус судна! И так близко, что этой гладкой, скользкой поверхности можно коснуться пальцами! Теперь только крикнуть… Но он не успел издать ни звука, волна залила его с головой и, протащив под судном, понесла дальше уже труп.

Она играла и забавлялась своей страшной ношей, то швыряя ее с размаху об осклизлые сваи, то пряча среди длинных водорослей на тинистом дне, то тяжело волоча по камням и песку, то будто отпускала и в тот же миг снова несла дальше, и, наскучив, наконец, этой чудовищной игрушкой, выбросила ее на болотистую равнину унылую пустошь, где в былые времена ветер раскачивал на виселицах пиратов, скованных цепями. Выбросила и оставила там — пусть выбелит солнце!

И утопленник лежал в этом безлюдье один. В небе занялось зарево, его мрачные блики окрасили воды, выкинувшие сюда труп. Лачуга, которую он так недавно покинул живым, превратилась теперь в пылающий костер. Слабые отсветы огня перебегали по мертвому лицу, сырой ночной ветер пошевеливал волосы, вздувал пузырем одежду, точно в насмешку над смертью, — и вряд ли кто мог бы оценить такую насмешку лучше, чем этот человек, будь в нем сейчас хоть капля жизни.

Глава LXVIII

Освещенные комнаты, пылающие камины, веселые лица, музыка радостных голосов, слова привета и любви, горячие сердца и слезы восторга — верить ли такой перемене? Но она предстоит Киту в самом недалеком будущем. Он знает, что за ним уже приехали. Он боится, как бы не умереть от счастья, не дождавшись свидания с родными и близкими.

Подготовка к этому велась с самого утра. Сначала ему сказали, что его не отправят завтра с партией арестантов. Потом постепенно дали понять, что возникли какие-то сомнения и надо еще кое-что расследовать и, может быть, он будет оправдан. Наконец, уже под вечера его вводят в комнату, где сидят несколько джентльменов?! Он видит среди них своего доброго хозяина, и тот подходит к нему с протянутой рукой. Он слышит, что невиновность его установлена, что ему вынесли оправдательный приговор. Он не видит того, кто говорит что, поворачивается только на звук голоса, хочет ответить что-то — и без сознания падает на пол. Его приводят в чувство, убеждают: успокойся, возьми себя в руки, будь мужчиной. Кто-то добавляет: подумай о своей бедной матери. Но радостное известие потому и сразило его, что он полон мыслей о ней. Джентльмены рассказывают наперебой, как слухи о его злоключениях распространились по всему городу, по всей стране, и какое это вызвало сочувствие к нему. Но он не внемлет им. Его помыслы еще не вышли за пределы родного дома. Знает ли она? Что она сказала? Кто сообщил ей? Он не способен думать ни о чем другом.

Его заставляют выпить немного вина, ласково беседуют с ним; и, наконец, он успокаивается, понимает, что ему говорят, и благодарит всех. А теперь можно уходить. Мистер Гарленд спрашивает, как он себя чувствует, — если лучше, пора ехать домой. Джентльмены снова окружают его и жмут ему руку. Он признателен им всем за участие, за добрые пожелания и, снова лишившись дара речи, крепко опирается на руку хозяина с одной лишь мыслью — как бы не упасть!

Когда они идут мрачными тюремными коридорами, служители с грубоватым добродушием поздравляют его. Им попадается и любитель газет, но в поздравлениях этого должностного лица чувствуется холодок, вид у него суровый. Он считает, что Кит втерся в тюрьму обманным путем, не имея на то никаких прав. Может, он и порядочный юноша, но здесь ему не место, и чем скорее его отсюда уберут, тем лучше.