Читаем Лавка забытых иллюзий (сборник) полностью

Сводную общегородскую афишу обновляли аккуратно, обычно по вечерам в воскресенье. Висела она неподалеку от нашего дома, на главной улице Советов, рядом с почтамтом. Я сбегал туда проходными дворами минут на десять без спроса – и вскоре уже имел представление, что мне предстояло увидеть на будущей неделе. Даже по нескольким словам анонса тренированный мозг советского мальчика мог влегкую определить, стоит идти в кино или нет. Да что анонс! Достаточно было места производства и актеров. Например, если фильм французский, а играет там Жан Маре или Луи де Фюнес – надо смотреть обязательно. Ежели кино сделано в Индии или на студии имени Довженко – просмотр исключался категорически. А вот если на «Мос-» или «Ленфильме» – возможны были варианты. «Когда расходится туман» или, к примеру, «Конец атамана» глядеть, скорее, судя по названиям, стоило. А вот «Кремлевские куранты» – вряд ли.

В особо удачную неделю в город привозили три-четыре новых фильма, которые в принципе годились к просмотру. И по вечерам в воскресенье – о, как вдохновенно я бежал домой, рассмотрев афиши! – я предвкушал: в понедельник пойду в «Москву», во вторник в «Нептун», в среду выберусь в «Украину», в четверг можно «Смену» посетить, там отчего-то «Свадьбу в Малиновке» по второму разу показывать взялись.

Поэтому мое детство – это вперемежку «Новые приключения неуловимых» и все три серии «Фантомаса», «Бриллиантовая рука» и «Разиня», «Красная палатка» и «Гонщики», «Жандарм и инопланетяне» и «Неуловимый Джо»…

Пояс с резинками

Один из тех предметов, по которому я не испытываю ни малейшей ностальгии, а только непреходящую радость от его кончины, это детский лифчик с резинками. На него крепились чулочки. Мало кто помнит, но в нашем детстве еще не существовало колготок. И лиф с резинками надевали не только на девочек, но и на мальчиков. Вот ужас-то был!

Мало того что мальчишке носить поясок с резинками было как-то унизительно, вдобавок проклятые застежки плохо мне поддавались. Вечно я с ними возился. А жуткие воспитательницы в авиагородковском детсаду еще и подгоняли меня, ругали – грымзы! Ничего я не помню уже про тех воспитательниц, а их издевательства с чулочками – в памяти остались.

И еще они заставляли за обедом съедать весь без остатка суп. А там плавала картошка, во-первых, крупно порезанная, а во-вторых, сладкая какая-то – мерзлая, что ли. И я на всю жизнь разлюбил картошку в супе. Мои близкие для меня до сих пор ее режут меленько. А уж если здоровый кусок картофеля в супе попадается, я его ложкой или вилкой обычно раздавливаю. Или вовсе оставляю.

Надо ж, какую мощную детскую травму может нанести обычный корнеплод!

По поводу чулочков с резинками – в них, думаю, фрейдист обязательно нашел бы первопричину неврозов или атавистического страха перед женщиной. И американский автор непременно на своего маньяка (следует короткий флешбэк, наплывом) нацепил бы такой поясок, и за кадром пустил бы громовой хохот мегеры-воспитательницы: «Ха-ха-ха! Ты не справляешься?! Не можешь совладать с несчастной застежкой?!»

Однако, слава богу, маньяком я вроде не стал, и единственная травма, которую нанесли мне проклятые чулочки, заключается, видимо, в том, что у меня ни разу в жизни не было ни малейшего желания применить пояс в эротических играх. До сих пор я ничего эротического в нем не нахожу.

Гадость такая. Застежки висят, болтаются в самом жалком виде, да еще расстегиваются!

Что еще я запомнил из детского сада в Авиагородке?

Немногое. Помню, как просил у родителей перед садиком надеть на меня «свитер и пиджак». Свитер и пиджак означали, что наступила весна. В свитере и пиджаке я чувствовал себя на прогулке в саду ловким, легким, быстрым – не то что в осточертевшем за зиму пальто. И когда наконец солнце начинало светить с самого утра по-весеннему, мама однажды давала мне добро и надевала на меня вожделенные свитер и пиджак.

И еще помню, что по пути к дому из сада, на детской площадке стоял фанерный самолет. К нему в кабину можно было залезть и немножко порулить им. И когда меня из садика забирал папа, мы туда с ним ходили, и он меня в кабину подсаживал. С мамой почему-то мы там не бывали. Или я не помню этого, или ей просто тяжело подсаживать меня было, или, может, она слишком домой торопилась: мужичков своих кормить.

Бутылки ситро

Рядом с нашим домом в городке работал магазин, где продавались поштучно пирожные – как правило, корзиночки с завитками разноцветного маргаринового крема – и ситро на розлив: продавщица в белом халате ключом откупоривала бутылку, бросала крышку в коробку и разливала восхитительно пузырящееся ситро в граненый стакан. О, это сладкое ситро со сладким же пирожным! Да еще с пузырчатыми пузырьками!

Вот и еще одна вещь, которую мы потеряли (если не считать редкие и не аутентичные ностальгические подделки): бутылки ситро с этикеткой, похожей на улыбочку. Они закупоривались мощными железными пробками, и в каждой из них внутри имелась еще и пробковая прокладка.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза