Лавка забытых иллюзий [сборник]

Бывало ли у меня искушение? Да, и не раз. Особенно в первый год. Но я делал над собой усилие, искус отгонял и за каждый случай преодоления мысленно ставил себе плюс один балл. Через полгода соблазн стал посещать гораздо реже, после года воздержания исчез вообще. Наверное, мне повезло, что я ушел в завязку в свои тридцать, а не в сорок и не позже. Психологическая привязанность к спиртному не успела перерасти в физиологическую.

И оказалось, что есть на свете очень много вещей, которыми заниматься приятно, весело и интересно — причем на свежую голову. Я стал писать — больше и интересней. Читать — больше. Больше смотреть кино, бывать в театрах и на выставках. А поездки по стране и за границу! Их тоже оказалось приятнее воспринимать на свежую голову. И даже общаться с друзьями — интереснее и веселее выходило по трезвяку. Я открыл для себя заново радости спорта. Стал ходить на лыжах и кататься на велике. А недавно йогу начал осваивать.

Я не берусь судить, насколько счастливее стала моя жизнь после сентября девяносто первого, но то, что она таки стала много счастливее — определенно. Хорошо ли, плохо ли, но я сумел сделать в жизни многое из того, чего ни за что не совершил бы, продолжая квасить. Да что там говорить! Уже хотя бы за то мне надо благодарить мое тогдашнее решение, что моя жизнь после него просто была. Имела место.

Ведь, к глубочайшему моему сожалению, всех тех, кого я упомянул в этой заметке, уже нет с нами.

Вадим Дмитриевич был единственным, кто прожил длинную жизнь, скончался будучи за семьдесят и увидел главный труд своей жизни опубликованным. Но я не могу отделаться от мысли, что его могучий организм позволил бы ему прожить и до сегодня, на радость семье и его друзьям, когда бы не…

Тихий пьяница Володя из «Смены» погиб зимой девяносто четвертого. Ужасная смерть — его нашли в квартире, задушенного какой-то проволокой. Его собутыльник валялся с пробитой головой на лестничной площадке — на него все и списали. Володе около сорока тогда было.

Валера скончался — оторвался тромб, — едва ему перевалило за пятьдесят пять. Мы, друзья, подарили тогда ему на юбилей красивый кожаный портфель. Он его берег, так и не успел им попользоваться.

Андрюша К. в девяносто четвертом, давно уволившись из «Смены», зачем-то вдруг пожаловал в редакцию. В пьяном виде то ли выпал, то ли выпрыгнул в лестничный пролет с шестого этажа. Судьба его хранила — он весь переломался, но выжил. Долго лечился и восстанавливался. Завязал со спиртным. Пользуясь старыми связями, работал на дому. Несколько раз срывался, лежал под капельницей в Склифе. Наконец однажды развязал по-крупному и умер на собственной кухне, в окружении бутылок. Ему тоже немногим за полтинник перевалило.

Мне порой — не часто, но все-таки — становится обидно, что апофеоз моей алкогольной молодости пришелся на самые гадкие напитки: водку «андроповку», портвейн «три топора» и «жигулевское» пиво. И я так и не совершил, вместе со страной, массы гастрономических открытий: не познал вкус текилы… кальвадоса… бурбона… шнапса… Но эта идея быстро проходит, и, сидя на роскошном балконе в собственном доме в ближнем Подмосковье, я начинаю думать, что я все-таки гораздо счастливее, чем все те, что эти специалитеты отведали.

Даже если эти товарищи пока еще живы и здоровы.

27

Эту историю рассказал мне однажды, крепко подвыпив, один мой приятель, довольно известный русский писатель. Я убрал из нее все повторы и длинноты, свойственные устной речи и известному состоянию, и, избегая стилизации, переписал своими словами — отчасти еще и потому, что стиль автора был чрезвычайно узнаваем даже в устном изложении, а друг мой, протрезвевши, умолял, чтобы я ни в коем случае не связал это происшествие с его добрым, многоуважаемым именем.

В этот случай трудно поверить, но это — истинное происшествие, случившееся со мной в последние дни апреля 2011 года в княжестве Монако, в городе Монте-Карло. Согласитесь, место, подходящее для того, чтобы там происходили всяческие невероятности.

Итак, в те дни, после трудных парижских переговоров с моими европейскими издателями, я решил провести недельку на Лазурном Берегу. Что это такое, думалось мне, ни разу не был на Лазурке. Ай-яй-яй. Пожалуй, даже неприлично на фоне остального российского продвинутого населения, которое почти поголовно в Ницце — Каннах — Монте-Карло поперебывало. В самом деле, как Инстаграм ни откроешь: друг то на красной каннской дорожке позирует, то омара в Монте-Карло приходует, то по Английской набережной шлындарит.

И вот моя дама-агент полетела из Парижа в Первопрестольную, к супругу и малым деткам, а я решил свой аванс, полученный за будущие публикации на французском моих романов, прогулять на Лазурном Берегу.