Лавка

Бабусеньку распоряжение дедушки вполне устраивает. Ей уже надоело дожидаться случайной работы у моей матери. Эта птичка-невеличка — существо компанейское и общительное, она любит разузнать, как живут другие люди.

Вместе с сестренкой мы частенько бегаем к бабусеньке на господское поле. Мне нравится ползать на коленках в шеренге женщин и вдыхать свежий запах земли. Бабусенька выкапывает кустики картошки, мы выбираем картофелины, кидаем их в десятикилограммовую корзину из ивняка, а когда корзина наполнена доверху, помогаем дотащить ее до телеги. Весной, воюя с пыреем, я, как заклинатель, хватаюсь за высвобожденные из земли гнезда змеевидных корней и бываю рад-радехонек, когда достаю их в неповрежденном виде, потому что любой, даже самый крохотный корешок, оставшись в земле, наплодит новых змей. У меня самые приятельские отношения с фазанами, мне становится очень грустно, когда осенью копают картошку и красный коршун описывает прощальные круги над работающей женской ватагой.

Под крайним кустиком прячется кокотт — сорбский гном, полевой дух, который лишился теперь последнего пристанища и вынужден спасаться бегством, а тот, кто успеет накрыть его ивовой корзиной, будет вознагражден за свои труды. Но нам это так никогда и не удается, кокотт до того проворный, что его и увидеть нельзя, но мы все равно получаем от нашей бабусеньки вознаграждение: кусочек сахара, пару изюминок — столько, сколько сыскалось в кармане красной фризовой юбки.

Ватага женщин-поденщиц выполняет в Босдоме ту же роль, которую в античных трагедиях отводили хору. Эта бабья ватага рассматривает, разнимает на части и выносит свой приговор всему, что ни происходит в нашем селе и по соседству. Мельчайший проступок какой-нибудь поденщицы, скотника либо доярки, равно как и деяния, достойные похвалы, воспеваются хором поденщиц, словно грандиозные события исторического масштаба. А почему, собственно, и нет?

Любовные интриги вокруг нас, все равно, яркие они или бесцветные, перерабатываются в бульварные либо фольклорные пьесы. Если судить с этих позиций, то школьные уроки, на которых Румпош заставляет нас рассказывать, что слышно новенького, есть непосредственная подготовка к босдомской жизни, так сказать, производственное обучение.

В хоре поденщиц любая сольная партия начинается словами: Мне вот сказывали…, и солистка строго следит за тем, чтобы события в ее изложении представали не как достоверные факты, а как возможность таковых. Если выдавать события за достоверный факт, тебя могут и к ответу притянуть, когда выяснится, что твой рассказ не соответствует действительности. Дистанцию между фактом и возможностью факта передают словом быдто… Например: мне вот сказывали, быдто мужебаба Паулина не оставляет своему Августу ни гроша с евоной получки на сигары. Мне вот сказывали, быдто учитель Румпош завел приблудущую собаку и велит ей кажинное утро лизать свои пятки. Мне вот сказывали, быдто старый Купко всерьез спутался с Клаушкиннихой, она ему быдто и ключ дверной отдала.

И кого хор поденщиц воспоет за грехи либо добродетели, тому приходится какое-то время жить в славе либо в поношении.

Одновременно хор поденщиц исполняет роль жюри в необъявленных соревнованиях и конкурсах. Именно поденщицы решают, кто нынче самая красивая девушка, самая верная жена, самый солидный и красивый муж. В тот год, о котором идет речь, пальма первенства достается Герману Петрушке. У маленькой Петрушихи от радости и гордости кровь ударяет в голову. Она сдвигает на затылок свой цветастый платок и сама вроде как становится покрасивее, когда говорит: «То-то они прям все с ума посходили по мому мужику». Но эти слова ставят перед поденщицами загадку. Выходит, кто-то из местных женщин облизывается на Германа?

Герман не ведает ни сном ни духом, что поденщицы временно провозгласили его самым красивым мужчиной на селе. Снова настает весна, и Герман вместе со своим тенор-горном перебирается из задней комнаты на скамью у лесной опушки. «Слушьте-ка, Герман Петрушка уже играет на воле», — переговариваются между собой люди. Ни один нынешний, из эпохи радиоприемников и телевизоров, проигрывателей и кассетников, не может себе представить, что значили для нас концерты Германа. И клянусь, что до могилы / Не забуду я тебя… Герман исполняет те вещички (так их у нас называют), которые исполнял прежде как первый тенор-горнист на концертах военной музыки, поскольку вещички такой сложности никто с него в деревенской капелле не спрашивает. Он, например, играет Почту в лесу и увертюру к Cavalleria rusticana, но играет также увертюру к Поэту и крестьянину: Ты соблазнил мою жену, лишь ты, лишь ты один…