Читаем Лавка полностью

Фогты имения и управляющие, которые никак не могли забыть годы военной службы, осматривая поля, щеголяли обычно в серых гамашах. Нам очень хотелось, чтобы дедушка намотал свои обмотки поверх штанин и расхаживал будто в серых гамашах.

Дедушкино обмотанье занимало весьма значительное место в его беседах с бабусенькой-полторусенькой. Помимо совета пить горький чай из исландского мха, дедушка давал теперь людям, к которым был расположен, совет носить повязки на ногах, особенно докучал он этим советом моей матери, но мать отказывалась ему следовать, потому что и без того по утрам вставала с великой неохотой. «Дак еще и бинты мотать ни свет, ни заря! Нет и нет!» Дедушка стращал ее властью времени и судьбы.

— Поглядим, чего ты запоешь, когда и у тебя вены лопнут.

Но мать все равно не желала примкнуть к секте обмотчиков, и дедушка, не ставший пророком в своем отечестве, печально уходил к себе наверх. Каждый вечер, ложась в постель, дедушка тщательно сматывал свои бинты и клал на стул возле постели.

— Утресь ноги всего тоньше, — пояснял он, — и коли-ежели сразу их замотать, они так и останутся цельный день тонкие и вены никуда не полезут.

Хотя дедушка имел множество таких повязок, по субботам неизменно раздавался клич:

— Эй, старуха, простирни-ка мое обмотанье!

— Господи, прям извел он меня со своём обмотаньем, — вздыхала замученная бабусенька.

Непременной приметой каждого воскресенья стало па-де-де, исполняемое очередной парой дедушкиного обмотанья на веревке под навесом; на легком ветерке бинты сплетались и снова расходились, а когда ветра не было, двигались только их петли, рассказывая разные истории, я же сидел на комоде и внимательно слушал.

Навряд ли дедушка мог за три дня, проведенных у бравых цюллихских уланов, усвоить о верховой езде все то, чему он научил меня, здесь, видимо, тоже сыграла свою роль школа, пройденная у лесничего в Блунове. Во всяком случае, дедушка объяснил мне, что такое легкая рысь, и как сжимать шенкелями тело лошади, и как в такт привставать над седлом, чтобы упреждать толчки, то есть облегчаться. Галоп вправо и соответственно галоп влево дедушке остался неизвестен:

— Как лошадь пойдет галопом, ты уж сам задницей подлаживайся, — говорит дедушка. Он не знает также, как по правилам взнуздать лошадь, для него главное, чтобы я без натуги держался на лошади и чтоб не падал, и я считаю для себя делом чести не падать. И я пролезаю под брюхом у лошади, которую мы вывели на продажу, и я хватаю ее хвост и тяну на себя, а под конец дую ей в ноздри, после чего дедушка заявляет покупателю:

— Видал? Она у меня и не кусачая.

Когда дедушка шествует по ярмарочной площади, чтобы подыскать очередную лошадь, я обязан быть рядом. Мы заглядываем в рот двадцати-тридцати лошадям, и дедушка попутно наставляет меня, что лошадиный возраст можно узнать по зубам. В середине каждого резца есть темное пятно, которое лошадники называют боб или еще чашка. По мере того как лошадь стареет, поверхность зубов стирается и бобы сходят на нет, уменьшаются до размеров булавочной головки, а потом и вовсе исчезают.

Как-то раз дедушка предпринял операцию по омоложению одной кобылы и выжег ей раскаленным гвоздем новые чашки. Я и при этом должен был помогать. Уже при виде раскаленного гвоздя кобыла прядала назад, становилась на дыбы, и нам с отцом надо было приложить много силы и ловкости, чтобы сделать кобылу несколькими годами моложе. После чего дедушка выгодно продал кобылу, а отец положил в карман сто марок чистого дохода и ликовал, я же, по словам дедушки, должен был гордиться, что выучился кой-чему, о чем мои школьные товарищи даже и понятия не имеют. Дедушка возводит меня в ранг взрослого человека и говорит, чтобы я не рассказывал этой мелюзге о том, как мы выжигали чашки. Не должен я также рассказывать и о других мошеннических уловках, которым выучился у дедушки, ну, например, о том, как удалять седые волосы с лица старой лошади. Их надо либо выдергивать щипалкой, то есть пинцетом, по одному, либо закрашивать черной или коричневой чертежной тушью. Обе процедуры отнимают много времени, пинцет, в общем-то, надежнее, окраска волос ничего не дает, если ярмарка придется на дождливый день.

Существовали уловки и для того, чтобы сделать лошадь резвой на ногу, в мое конеторговое время я их также изучил, я с превеликой охотой помогал дедушке, потому что был наделен любопытством, но впоследствии я никогда к ним не прибегал. Хотя мне в моей жизни неоднократно приходилось иметь дело с лошадьми, а последние тридцать лет я их выращиваю и, вероятно, не оставлю это занятие до самой смерти, я никогда не прибегну к перенятым у дедушки уловкам; впрочем, с другой стороны, до сих пор еще ни одному хитрецу не удалось подсунуть мне причепуренную лошадь; а в конечном итоге я пришел к выводу, что время, прожитое бессловесной тварью и состарившее ее, нельзя сделать недействительным с помощью разных омолаживающих манипуляций.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах
Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах

Кто такие «афганцы»? Пушечное мясо, офицеры и солдаты, брошенные из застоявшегося полусонного мира в мясорубку войны. Они выполняют некий загадочный «интернациональный долг», они идут под пули, пытаются выжить, проклинают свою работу, но снова и снова неудержимо рвутся в бой. Они безоглядно идут туда, где рыжими волнами застыла раскаленная пыль, где змеиным клубком сплетаются следы танковых траков, где в клочья рвется и горит металл, где окровавленными бинтами, словно цветущими маками, можно устлать поле и все человеческие достоинства и пороки разложены, как по полочкам… В этой книге нет вымысла, здесь ярко и жестоко запечатлена вся правда об Афганской войне — этой горькой странице нашей истории. Каждая строка повествования выстрадана, все действующие лица реальны. Кому-то из них суждено было погибнуть, а кому-то вернуться…

Андрей Михайлович Дышев

Проза / Проза о войне / Боевики / Военная проза / Детективы
Чудодей
Чудодей

В романе в хронологической последовательности изложена непростая история жизни, история становления характера и идейно-политического мировоззрения главного героя Станислауса Бюднера, образ которого имеет выразительное автобиографическое звучание.В первом томе, события которого разворачиваются в период с 1909 по 1943 г., автор знакомит читателя с главным героем, сыном безземельного крестьянина Станислаусом Бюднером, которого земляки за его удивительный дар наблюдательности называли чудодеем. Биография Станислауса типична для обычного немца тех лет. В поисках смысла жизни он сменяет много профессий, принимает участие в войне, но социальные и политические лозунги фашистской Германии приводят его к разочарованию в ценностях, которые ему пытается навязать государство. В 1943 г. он дезертирует из фашистской армии и скрывается в одном из греческих монастырей.Во втором томе романа жизни героя прослеживается с 1946 по 1949 г., когда Станислаус старается найти свое место в мире тех социальных, экономических и политических изменений, которые переживала Германия в первые послевоенные годы. Постепенно герой склоняется к ценностям социалистической идеологии, сближается с рабочим классом, параллельно подвергает испытанию свои силы в литературе.В третьем томе, события которого охватывают первую половину 50-х годов, Станислаус обрисован как зрелый писатель, обогащенный непростым опытом жизни и признанный у себя на родине.Приведенный здесь перевод первого тома публиковался по частям в сборниках Е. Вильмонт из серии «Былое и дуры».

Екатерина Николаевна Вильмонт , Эрвин Штриттматтер

Проза / Классическая проза