Лавка

— Авось первый, кто придет за покупками, принесет мелкие деньги, — говорит мать. — Если он даст мне большую бумажку, мне и сдавать-то будет нечем.

Должно быть, мы совсем обеднели: в доме нет денег. Отцу надо съездить в Гродок, занять денег у дедушки, слышу я.

Отец вытаскивает свой велосипед, доставшийся ему по наследству от дяди Хуго. Французы прострелили дяде Хуго ушную мочку. Он попал в лазарет, а потом получил отпуск по ранению. Он играл с нами, и это ему очень понравилось. Если ему дадут второй отпуск, он готов пожертвовать ради этого второй мочкой, говаривал дядя Хуго. Судьба услышала его просьбу, но француз, которому судьба поручила прострелить дяде Хуго вторую мочку, неудачно прицелился и попал ему прямо в голову. Дядя умер, или, выражаясь языком патриотическим, пал на поле брани.

Унаследованный отцом велосипед зовется Виктория. Из Виктории во время переезда вышел весь воздух. Отец берется за насос и приходит к выводу, что резиновая прокладка вентиля пересохла, цепь растянулась, что разрушение, поражающее все предметы на этой земле, потрудилось и над стальной Викторией.

Несколько месяцев после войны отец был разносчиком. Он ходил с двумя корзинами из одной деревни в другую. Корзина разносчика выглядит как плетеное кресло без ножек, носить его можно и на спине, и на животе. Поскольку отец ездил на своей Виктории, он был скорей не разносчиком, а развозчиком, но не менять же из-за одного человека устойчивое понятие.

В корзине за спиной у отца стопками лежал грубый штучный текстиль послевоенной поры — полотенца и утирки, пестрые фартуки на лямках, тусклые носовые платки.

Во второй корзине лежала всякая мелкая галантерея. Вторую корзинку правильнее бы назвать нагрудной. Там были сапожные щетки, кисточки, ершики для ламповых стекол, бельевые пуговицы, и то было, и се было, и всякая всячина, и разная разность, и еще книжки с картинками. Одна из них называлась «Мальчик-грязнуля» и в отличие от «Руководства по разведению кроликов в домашних условиях» представляла собой полное собрание запретов: дети не должны бегать по лужам, потому что у них может заболеть горло; дети не должны бросать на пол свой хлеб, потому что кругом голод; дети не должны лазить на деревья в воскресных костюмах, но не потому, что они нарушат воскресный покой деревьев, а потому что могут испачкать воскресный наряд; дети не должны приставать к чужим собакам, потому что собака может — ам! — и откусить руку.

Все, что дети не должны делать, изображено нестерпимо яркими красками на страницах книги: например, собака уносит в пасти оторванную кисть мальчика, нарисована также и та часть руки, которую собака ему оставила.

Приходит пастор и говорит, чтобы отец заклеил эту кровожадную страницу с оторванной рукой, но отец по своим воззрениям — участник ноябрьской революции, а пастора считает верноподданным монархистом.

— Вам потому страшно на это глядеть, — втолковывает пастору отец, — что вы войны и не нюхали.

Отцовская Виктория подстрекнула меня рассказать поподробнее о «Грязнуле», но отец давно уже не разносчик, он ходит теперь выпрямясь, а корзины отыскали себе место в новом доме на чердаке в углу мучного закрома.

Итак, отец едет к дедушке, отец сидит в доме Насупротив мельницы нумер первый и мнется. Он хочет кой о чем попросить, не знает, как лучше подступиться к делу, и в мыслях слышит язвительный смех Тауерши.

Полутемная кухня заменяет деду с бабкой овощной склад при лавке и одновременно служит сапожной, слесарной и столярной мастерской для деда, который, сколько нам известно, великий дока и вдобавок мастер на все руки, так что, если оставить его без одежды и без еды в глухом лесу, он через некоторое время выйдет оттуда в костюме из лыка и с плетеной корзиной, полной копченых колбас из дичи.

В кухне пахнет серой, старой юфтью, сухим деревом, колесной мазью, скипидаром, постным маслом, кочанной капустой, луком-пореем, и репчатым, и зеленым, и все эти ароматы встречаются посреди кухни, как на базарной площади, и толпятся там. Едва ты признал один из них, как он ныряет в толпу, а на его место является новый, но и новый тотчас исчезает среди других, и удержать его невозможно.

Дедушка — опытный коммерсант. Он знает, зачем пришел отец. (Еще не раз при упоминании той либо иной профессии я буду вынужден сказать: этим мой дедушка тоже занимался.) Дедушка считает, что солидному коммерсанту не пристало навязывать другому, который тоже хочет стать коммерсантом, наличные деньги; нет уж, пусть сам попросит, чай, язык не отвалится.

Отец начинает издалека.

— Застряли мы, — изрекает он.

— Как так застряли?

— Да так, ни взад, ни вперед, такую она нам подложила свинью, — поясняет отец, имея в виду Тауершу. — Вздуть бы ее как следует по голой заднице, — продолжает он, имея в виду все ту же Тауершу. — А бедная Ленхен вконец извелась.