Лавкрафт

«Книга Цзяна» была состряпана Еленой Петровной Блаватской, основательницей теософии, в книге «Тайная доктрина» (1888). Этот трактат, сосредоточие фальсификаций и плагиата, в основном состоит из цитат «Цзяна», усеянных ее собственными комментариями и диатрибами. Хотя мадам Блаватская и утверждала, что «Цзян» был написан в Атлантиде на уже забытом языке сензар, в действительности это переложение, без всяких ссылок на источник, английского перевода с санскрита древней «Ригведы».

В рассказе «Гипнос» (1922) герой вновь живет в старинном английском особняке с единственным другом, с которым исследует мир снов с помощью наркотиков. Друг проникает дальше, чем рассказчик, и возвращается в ужасе от увиденного. После этого он страшится созвездия Северная Корона. Через некоторое время луч красного цвета из той области неба поражает его спящим. На следующий день открывается: все, что осталось от друга — которого, по утверждению властей, и не существовало, — лишь изваяние головы, изображающей рассказчика в молодости.

Позже, в 1922 году, Хоутейн уговорил написать Лавкрафта еще одну серию рассказов в четырех независимых частях. Это был «Притаившийся ужас», который начал ежемесячно публиковаться с январского выпуска «Хоум Брю» фрагментами в среднем по две тысячи слов каждый.

«Притаившийся ужас», как и «Герберт Уэст», всего лишь надлежащим образом выполненная работа по найму. Рассказчик расследует загадочные исчезновения и ограбления фермеров близ пустующего особняка Мартенсов на Тандер-Маунтин (Громовая гора), по-видимому, в штате Нью-Йорк. Мартенсы были странной голландской семьей, покинувшей Новый Амстердам после взятия его в 1664 году британцами и переименования в Нью-Йорк.

Местные жители, «вырождающееся население скваттеров»-«полукровок», лишь сбивчиво рассказывают о на падениях дьяволов. Герой с двумя помощниками проводит ночь в особняке. Этих помощников похищают. Рассказчик пробует вновь, с другом-журналистом по имени Манро — который погибает.

Рассказчик оказывается самым что ни на есть неумелым следователем: всегда засыпает на дежурстве, оказывается парализованным страхом, кричит или теряет разум. «Я полагаю, что мой рассудок был частично расстроен из-за происшествий…» «…Хотя ни один человек в здравом уме не стал бы тогда и пытаться, я в своем искреннем пылу позабыл об опасности, благоразумии и аккуратности…» «Мой мозг был охвачен таким же полным хаосом, как и земля…» «После этого я, помню, бежал с лопатой в руке… перескакивал, кричал, задыхался, мчался прыжками…» «…Я понял и впал в безумие…»[251] Едва ли это тот человек, которого хотелось бы иметь товарищем в экстремальной ситуации.

Соня убедила Лавмэна приехать в Нью-Йорк поискать работу получше. Он приехал 1 апреля 1922 года. Соня поселила его в своей квартире, а сама перебралась к соседке. Пятого числа Соня, Лавмэн, Мортон и Кляйнер разговаривали по междугородной связи с Лавкрафтом в Провиденсе, приглашая его присоединиться к ним. На следующий день Лавкрафт сел на поезд до Нью-Йорка; он еще никогда не был так далеко от дома. Он поселился в Сониной квартире вместе с Лавмэном.

Последовала незабываемая неделя. Лавкрафт встречался с Мортоном, Кляйнером и Хоутейном. Он познакомился с Фрэнком Белнапом Лонгом, молодым честолюбивым автором сверхъестественных рассказов. Лонг выиграл конкурс в журнале для мальчиков и благодаря своему рассказу-победителю был приглашен в ОАЛП. Когда в «Юнайтед Аматер» был опубликован еще один его рассказ, Лавкрафт написал ему.

Лонг оказался маленьким темноволосым юношей двадцати лет, он был студентом в Школе журналистики Нью-Йоркского университета и сыном преуспевающего дантиста. Подобно Лавмэну и Лавкрафту, он обладал литературными и поэтическими устремлениями. Из-за сердечных шумов родители избаловали его почти так же, хотя и немного меньше, как Лавкрафта в его домашнем детстве. Чувствительный, эстетический и возвышенный, он был подвержен пылкому, но проходящему энтузиазму в хобби, увлечениях и убеждениях.

Друзья Лавкрафта истерли ноги, осматривая с ним достопримечательности Нью-Йорка: Вулворт-билдинг, финансовый район и часть Бруклина. Лавкрафт был восхищен сумеречным силуэтом Манхэттена: «Он поднимался из воды в сумерках — холодный, гордый и прекрасный, город чудес из восточной сказки, чьи братья — горные пики. Он был непохож ни на один земной город, ибо над багровым туманом возносились башни, шпили и пирамиды, которые могут привидеться лишь в опиумном сне в землях за Оксом»[252].

Однако трущобы бедного Ист-Сайда пробудили в нем ксенофобию: «…Эти свиньи инстинктивно собираются в толпы… Ублюдочная мешанина потной плоти полукровок, лишенная интеллекта, омерзительная для взора, обоняния и воображения — да пошли небо милосердное облако циана, которое удушило бы все это невероятное уродство, покончило со страданиями и очистило место».