Лавкрафт: Биография

Лавкрафт пытался перестроиться с ночного образа жизни. В мае, когда Мортон пригласил его на собрание литературного клуба, он ответил, что не сможет прийти, если у Сони не получится появиться там тоже, добавив: «Обычно ей приходится рано заваливаться спать, и я должен приходить в соответствующее время, поскольку она не может лечь спать, пока не лягу я…»

Он, однако, постепенно вновь вернулся к своему обыкновению «не ложиться спать большую часть ночи, как когда он с Сэмом Лавмэном приезжали ко мне [к Соне], и когда его тетя, миссис Гэмвелл, навещала нас, в то время как мне приходилось рано вставать, готовить и подавать завтрак, готовить ему обед и затем возвращаться к работе»[290].

Существуют вполне логичные основания для писательской работы поздно ночью. Большинству авторов необходимо, чтобы им не мешали на протяжении многих часов. Прервите писателя — и у него уйдет четверть, а то и половина часа на то, чтобы вернуться к своему настрою. Так что, чтобы не давать ему сочинять совсем, нужно лишь прерывать его каждые пятнадцать минут или около того.

Поздно ночью не звонят ни телефон, ни дверной звонок. Соседи, торговцы, доставщики или сборщики налогов не возникают на пороге ради важных дел. Дети, если таковые имеются, спят в кроватях, вместо того чтобы просить папочку пойти погулять и поиграть с ними или сводить в кино.

С другой стороны, если у писателя обычная средняя семья, эти ночные часы напряженны для остальных домочадцев, которых их работа, учеба, походы в магазины и другие потребности вынуждают держаться традиционного распорядка. Для разрешения этой дилеммы некоторые писатели встают в четыре утра и делают большую часть работы до завтрака.

Рассеянность Лавкрафта была просто создана для того, чтобы свести с ума любого живого, расторопного и рационального человека. Соня писала: «Иногда мы договаривались, что он встретит меня после работы и мы пойдем обедать в какой-нибудь модный ресторан, а затем посмотрим спектакль или кино, а порой и комическую оперу. У него не было представления о времени. Множество раз мне приходилось ждать его в каком-нибудь фойе или на углу улицы, когда мороз доходил до тридцати градусов, а иногда и ниже. Без всякого преувеличения, в ожидании его я часто стояла там от сорока пяти минут до полутора часов».

Всплыла и его ксенофобия. Лавкрафт сказал Соне, «что, когда бы мы ни оказались в компании, он оценит ее только в том случае, если „арийцев“ будет большинство»[291]. Когда он отпускал грубые замечания о евреях, Соня обычно напоминала ему, что, в конце концов, она сама выходец из тех самых «чужеземных орд», которые он так бранил. Тогда Лавкрафт самодовольно отвечал: «Ты теперь миссис Г. Ф. Лавкрафт из дома 598 по Энджелл-стрит, Провиденс, штат Род-Айленд»[292], словно это каким-то образом избавляло от клейма.

Лавкрафт любил колониальные реликты Нью-Йорка, но не его суетные, разношерстные и грубые толпы. Чем дольше он жил в нем, тем больше усугублялась его ксенофобия. Соня старалась разубедить его в ней, указывая на то, что каждый народ состоит из людей всех типов и у каждого есть свои праведники и подлецы.

«Позже Г. Ф. уверял меня, что совершенно „исцелился“. Но… когда бы мы ни оказывались в толпах из различных рас, столь характерных для Нью-Йорка, Говард просто серел от ярости. Казалось, он совсем терял рассудок. И если говорить по правде, именно это отношение к меньшинствам и его жажда сбежать от них в конечном счете и побудили его вернуться в Провиденс… В основном это касалось семитских народов: „крысомордые азиаты с маленькими глазками“ — так он их называл. В общем же все иностранцы были „полукровками“»[293].

Когда недостатки Лавкрафта как человека и мужа изложены печатным шрифтом, приятным он не кажется. Тем не менее многие знавшие его именно таким его и описывали. Всегда добрый, обходительный и любезный в личных отношениях, он также был и обворожительным собеседником, имевшим интересные идеи практически по каждой теме. Годами позже Соня вспоминала его как «поразительного человека. Он был „мудр, как змий, и прост, как голубь“[294], когда того требовали обстоятельства, но он не был расчетливым человеком и никогда не преследовал личных целей»[295].

Несмотря на эти возникшие напряженности, супружество мирно текло еще полгода. Соня давала Лавкрафту деньги на расходы, утешая его гордость словами: «Я уверена, ты вернешь мне все с процентами».

Деньги, которые Лавкрафт получал от Сони, а также поступавшие время от времени платежи от тетушек, клиентов по «призрачному авторству» или «Виэрд Тэйлз», он тратил скромно. Порой он покупал книги, иногда отдавал Соне или своим друзьям. Он также давал деньги другим издателям-любителям — «благородным жуликам», как их называла Соня, — просивших его в письмах о помощи, даже если для этого ему приходилось ограничивать себя.