Лавкрафт: Биография

В другой раз одна из его тетушек оплатила его прогулку на пароходе по Гудзону до Олбани. Иногда ему приходилось отказываться от приглашений посетить своих иногородних друзей вроде Мортона в Нью-Джерси из-за нехватки всего лишь нескольких пятицентовиков для оплаты проезда.

На следующий день после путешествия в Ньюберг Артур Лидс сводил Лавкрафта на показ немого немецкого фильма «Зигфрид» под аккомпанемент музыки Вагнера. Стойкий нордизм фильма восхитил Лавкрафта: «Что касается фильма — это были восторг и наслаждение, запомнившиеся навеки! Это была сама сокровенная душа бессмертного и непобедимого белокурого северянина, воплощенная в сияющем воине света, великом Зигфриде, убийце чудовищ и поработителе королей… Музыка тоже была неописуемого вдохновения. Невосприимчивый к музыке в общем, я не могу не тронуться волшебством Вагнера, чей гений ухватил глубочайшую суть тех наследственных желтобородых богов войны и власти, пред коими моя душа склоняется как ни перед кем другим — Вотана, Тора, Фрейра и огромного Альфёдра, — холодных голубоглазых гигантов, достойных поклонения народа — победителя!»[335]

Лавкрафт посещал собрания Клуба Кэлем и «Синего Карандаша». Одним из неформальных членов Клуба Кэлем был актер, «изысканный Уилер Драйден». Драйден был одним из двух английских единокровных братьев Чарли Чаплина и, по словам Лавкрафта, «славным парнем, хотя и тем еще олухом». Они спорили о религии — Драйден защищал Бога от нападок Лавкрафта. Лишенный почвы под ногами, бедный Драйден вынужден был прохныкать: «Но послушай, знаешь ли, я не утверждаю, что Бог — это милый почтенный джентльмен с длинной бородой!»[336]

Теперь Лавкрафт начал понимать один из рисков писательской жизни. Я уже упоминал, что писатели, живущие вне Нью-Йорка и артистических мест вроде Таоса и Кармела, склонны жить уединенно и отшельнически, потому что у них весьма мало коллег, с которыми они могут поговорить на профессиональные темы.

С другой стороны, в Нью-Йорке или в колонии художников все-таки слишком много коллег для общения. К тому же есть прилипалы, которые при малейшем потворстве будут наведываться в дом писателя, пить его пиво, рассказывать о своей жизни, разглагольствовать о великих творениях, которые они однажды создадут, — в общем, тратить его время. Для работающих не по найму людей и ученых время является самым драгоценным, что у них есть.

Лавкрафт пытался избежать этих трудностей. Кирк (какое-то время тоже живший на Клинтон-стрит, 169) и Лавмэн всегда жаждали «пустого безделья в книжных лавках или кафетериях днем» или долгих разговоров по вечерам.

Лавкрафт прибегал к уловкам «для избавления от ежедневных визитов и бездельничанья в кафетериях». Он притворялся отсутствующим — вплоть до чтения в своей платяной нише с задернутыми шторами, чтобы из-под двери не пробивался свет. Он принимал друзей в купальном халате и тапочках, сконфуженно объясняя, что как раз собирается лечь спать. Он был вежливо неразговорчив, пока они не прекращали своих попыток вызвать его на интересную беседу. Он отмечал прогресс: «В этом призвании мои вечера принадлежат лишь мне — читая что-либо или делая то, что мне нравится, я достигаю чувства уравновешенности, свободы и вновь обретаю индивидуальность, которой мне долго недоставало. Меня приглашали провести вечер с „бандой“ в трущобах на 4–й авеню и Даунинг-стрит, и пару месяцев назад я чувствовал бы себя обязанным из вежливости согласиться. Теперь же я строго и безжалостно сам себе хозяин и вежливо отклонил исполненное благих намерений приглашение, заявив, что мои личные дела могут сделать невозможным мое участие, хотя мне и очень жаль, и так далее».

Он отказался от приглашения Лавмэна снова съездить в Вашингтон, как бы ни хотел «увидеть город настоящих белых людей»[337], потому что, позволь он Лавмэну оплатить его проезд (ему самому это было не по средствам), то не смог бы затем с приличием избегать постоянного общества Лавмэна.

Он решил сократить не только свое общение, но также и переписку: «.. Думаю, я не буду ложиться сегодня ночью, чтобы наверстать время, потерянное в прелестях общения… Возможно, мне придется пренебречь перепиской и позволить письмам немного накопиться — но теперь это не принесет вреда…»

«Надеюсь вскоре написать еще несколько рассказов — но я должен избавиться от своего излишнего любительского увлечения письмами. Любое бремя или обязанность пагубно влияют на творческое воображение…»

«Чтобы сохранять равновесие для сочинительства, я должен поддерживать свой распорядок более независимым от внешних событий, но учтивость вынуждает меня подчиняться многим общественным требованиям, пока я не смогу разработать дипломатических средств для их сокращения».

«Тяжело сохранять свое время для себя самого! Только что позвонил Кирк и приглашал меня на субботний вечер так настойчиво, что я не смог найти хоть какой-то повод для вежливого отказа!»[338]