Лавкрафт: Живой Ктулху

Хотя Лавкрафт и ненавидел свою несостоятельность, я считаю, что он наверняка убедил себя, что лучше уж не состояться, придерживаясь личного кодекса джентльмена, нежели преуспеть посредством «торгашеских» актов саморекламы. Когда он терпел неудачу, то возлагал вину не на свой непрактичный кодекс, а на недостатки своего сочинительства. Из этого кодекса и его писательского таланта, кодекс, вселявший в него чувство принадлежности к высшему роду жизни, был для него более ценен. Поэтому – то, как заметил Дерлет, Лавкрафта и нельзя было отговорить доводами или лестью от его возраставшей убежденности в никчемности своего сочинительства. Признать, что его произведения действительно хороши, означало бы признание, что кодекс, которому он следовал с самого детства, был ужасной ошибкой. Как когда-то сказал Бенджамин Франклин: «Это так удобно – быть разумным, поскольку это позволяет находить или создавать повод для всего, что собираешься сделать»[677].

Но Лавкрафт все-таки сам значительно изменился, избавившись от множества своих ранних взглядов, поз, предрассудков и навязчивых идей. Кроме того, он прожил намного меньше обычной продолжительности жизни. Мы никогда не узнаем, как бы он преуспел, проживи еще лет двадцать. Вариантов развития событий – великое множество. Тот, кто совершил такие радикальные перемены во взглядах, какие Лавкрафт совершил на пятом десятке, может подвергнуться в равной степени поразительным метаморфозам и на шестом.

Несмотря на все его странности, те, кто его знал, любили его и восхищались им. Он всегда старался поступать справедливо. Он продолжал учиться и совершенствоваться всю свою жизнь – а это, как мне кажется, лучшее, на что могут быть направлены умственные способности.

Его жизнь была усыпана ошибочными решениями в переломных моментах, начиная с неспособности закончить среднюю школу. Можно понять, почему ему самому в то время эти решения не казались неправильными. Как сказал мне один из членов лавкрафтовского кружка, «взгляд в прошлое ужасен».

Конечно же, мы не можем знать, что произошло бы, поступи Лавкрафт в каком-либо случае по-другому. Результаты могли бы быть лучше или хуже, ибо «время и случай для всех их»[678].

Заманчиво, читая о промахах и глупостях наших предшественников, воображать, что, получись у нас оказаться в прошлом и повлиять на такого человека в критический момент – если бы нам удалось подобрать к нему нечто вроде психоаналитической отвертки, – то он избежал бы той или иной ошибки. Возможно, это и хорошо, что мы не способны на такое.

Представьте, что произошло бы в результате применения подобного лечения к «трем мушкетерам» «Виэрд Тэйлз» – Роберту Э. Говарду, Кларку Эштону Смиту и Г. Ф. Лавкрафту, этим трем manque[679] литературным гениям. Их можно было бы так основательно излечить от их неврозов, что Говард стал бы ковбоем, Смит писал бы куплеты для какой-нибудь рекламной фирмы из Сан-Франциско, а Лавкрафт преподавал бы в школе естественные науки. И у нас совсем не было бы их рассказов.

Иллюстрации

Сьюзен, Говард и Уинфилд Лавкрафты, 1891

Дом Филлипсов на Энджел-стрит, 454, Провиденс (Университет Брауна)

Г. Ф. Лавкрафт на третьем десятке

Соня Гафт Грин, 1921

Г. Ф. Лавкрафт на пятом десятке

Фрэнк Белнап Лонг и Г. Ф. Лавкрафт, 1931. Фото У. Б. Талмана

Г. Ф. Лавкрафт, 1934. Фото Р. Х. Барлоу

Обшитый досками дом Лавкрафта на Клинтон-стрит, 169, Бруклин

Барнс-стрит, Провиденс (Университет Брауна)

Озеро Куинсникет с любимым мысом Лавкрафта

Колледж-стрит, 66, Провиденс (Университет Брауна)

Роберт Э. Говард (Гленн Лорд)

Энни Э. Ф. Гэмвелл (Университет Брауна)

Роберт Х. Барлоу (Кеннет В. Файг-младший)

Кларк Эштон Смит на шестом десятке. Фото Эмиля Петайа

Силуэт Г. Ф. Лавкрафта, выполненный Перри

Г. Ф. Лавкрафт в изображении Верджила Финлея