Лавочка мадам Фуфур

Дракониха решила не ждать, пока наши упражнения перейдут в мордобой, и разбила о наши макушки сырые яйца. Я начал хохотать, но желток затёк в рот, и я закашлялся. Вениамин всё ещё плевался яйцом.

Ракушка, едва справляясь с хрупкими ручками морозилки, вытащила весь фарш и замороженное масло и заставила нас прикладывать ледяные брикеты к наливавшимся фингалам. А мелкий дракошка всё спал – вот ведь дети, всё им нипочём! Только то и дело хлюпал и вздрагивал. Кушка грозно зыркнула сначала на меня, потом на Веника. Погрозила нестриженым когтем, опустилась на подстилку и склубочилась вокруг своего детёныша, не сводя с нас сердитого взгляда.

Дракончик присмирел и затих. Мы с Веником, повозившись, тоже улеглись – на этот раз каждый на своём диване.

Не знаю, спал ли он в эту ночь. Сколько бы раз я ни скашивал взгляд на напарника, он лежал, уставившись в потолок и бесшумно щёлкая пальцами.

Я встал, стараясь не сильно скрипеть пружинами. За окном гулял ветер. На нашем двадцать пятом завывания особенно отчётливы, к тому же в ветреную погоду сильно шумит вентиляция. Чтобы немного утихомирить гул, я распахнул окно. В кухню ворвалась зябкая бодрящая морось.

– Ыж-ыж-ыж!

Я натянул джинсы, застегнул рубашку и принялся готовить кофе. Сегодня хотелось чего-то особенного; я поднялся в несусветную рань и мог позволить себе кофе в турке. Правда, конечно же, никакой турки в нашей кухоньке не было, а была оловянная солдатская кружка, в которую я засыпал намолотого «Эгоист Нуар», всыпал чёрного перца и добавил застоявшейся в шкафу сахарной пудры. Ещё бы веточку розмарина, и было бы просто супер, но в коробке из-под конфет, в которой мы хранили пряности, его не оказалось, а спускаться в лавочку в одном из нижних этажей было лень.

– Куда это ты разоделся? – проворчал Вениамин сонно, звонко шлёпая по ламинату босыми лапами.

– Куда надо, – полусердито ответил я, но ругаться с ним больше не хотелось.

Напарник, хмурясь, понюхал мой кофе в оловянной кружке и жестом фокусника извлёк из шкафа розмарин. Примирительно уронил его в кофе и взглянул на меня со смесью виноватости и бравады:

– Так куда собрался?

– Спасибо за розмарин, – сухо ответил я, не желая вдаваться в подробности.

– Если на свидание, лучше смени рубашку.

Вот свинья! Иногда я был уверен: он всё-таки умеет читать мысли.

– Почему?

– У этой пятно на рукаве.

Я изогнулся и увидел маленькое кофейное пятнышко около манжета. Зараза! Ещё даже выпить не успел, а уже извозюкался.

Нырнул в платяной шкаф и принялся рыться в своих рубашках. Рабочая – заляпанная и в прорехах. Белая – для торжественных церемоний. Жёлтая – хороша, но мала в плечах.

– Не одолжишь свою? – в отчаянии выпалил я.

– А как же твоя чёрно-белая с огурцами? Или девушка не так хороша?

Я вздохнул. Чёрно-белая, ну конечно. В этой рубашке с узором из турецких огурцов я ходил знакомиться с родителями моей первой второй половинки, с которой намеревался жить долго и счастливо и даже распланировал нашу жизнь на пять лет вперёд. Всё шло так классно, пока вдруг девочка не взбрыкнула без всяких объяснений и не исчезла в никуда. Хотя как «в никуда» – я пару раз видел её в институте и знал, что у неё новый парень.

В общем, я об этой мадемуазель давно позабыл, но вот любимую некогда рубашку надевать больше не хотелось.

– Надень, надень, хватит по ней хандрить, – посоветовал Веник, который был в курсе моих тогдашних любовных дел. – Хороший кофе…

В зеркало, приклеенное к дверце шкафа, я увидел, как он нагло, большими глотками отпивает мой кофе.

– Оставь, – ровно попросил я, выуживая из-под залежей свитеров и носков рубашку. – Я не выспался, мне нужно взбодриться.

– Я тоже не выспался.

– Сваришь себе ещё. Достань лучше утюг.

Фразы были отрывистыми, и из тона ещё не ушла сердитость, но оба понимали, что пахнет примирением. Веник вытащил из-под стола коробку с утюгом, а я трепетно разложил на столе почти три года не надёванную рубашку. Пока утюг разогревался, я – так и быть! – сварил другу ещё одну порцию кофе.

– Ладно, поехали, – пробормотал я и взялся за утюг.

– А чего не согревающим импульсом?

– Настроение не то. Я им всё прожгу.

– А-а.

Он наблюдал за мной, пока я разглаживал рукава и воротничок, отпаривал перед и аккуратно обводил носиком пуговицы.

– Ну вот. Это лучшее, на что я способен, – встряхивая наконец рубашку и выключая утюг, вздохнул я. – Не идеал, конечно…

– Как и я, – набрав воздуха, напряжённо вставил Веник. – Тони, извини за вчерашнее. Я не прав, я знаю. Но так вышло. Сердцу не прикажешь. Я обещаю, я поговорю с Катей-Женей…

Я оглянулся на него, поджав губы. Чем я был лучше? Следовало бы прямо сейчас рассказать ему обо всём. Но я только малодушно обрадовался, что он сам выяснит отношения с Катей и путь будет свободен…