Лавр Корнилов

Ко времени ухода из Ростова в армии насчитывалось 25 отдельных частей — батальонов, рот и отрядов. Во время стоянки в Ольгинской была проведена реорганизация, в итоге которой структура армии стала выглядеть следующим образом: 1-й офицерский полк под началом генерала С.Л. Маркова; Юнкерский батальон под командованием генерала А.А. Боровского; Корниловский ударный полк во главе с полковником М.О. Неженцевым; Партизанский полк генерала А.П. Богаевского; артиллерийский дивизион; чехословацкий инженерный батальон и конные отряды полковников Глазенапа, Гершельмана и Корнилова.

12 (25) февраля, на третий день пребывания в Ольгинской, в восемь утра на главной станичной площади выстроилась вся армия. Не все еще были в курсе проведенной реорганизации, и потому много времени ушло на перемещение из одних колонн в другие. Наконец, около 11 часов движение на площади прекратилось. Раздалась команда:

— Смирно! Господа офицеры!

Перед строем показалась группа всадников во главе с Корниловым. Рядом с командующим ехал казак с трехцветным русским флагом в руках. Один из участников похода вспоминал: «Генерала Корнилова не все видели раньше, но все сразу же узнали его. Он и национальный флаг! В этом было что-то величественное, знаменательное, захватывающее! Взоры всех и чувства были направлены туда. Те, кто ехали за ним, люди в шинелях, кожухах, штатских пальто, — не привлекали внимания»^{527}.

Корнилов лично представил добровольцам новых начальников, а после этого устроил отдельный смотр Юнкерскому батальону. Во время смотра командующий произвел всех юнкеров в чин прапорщиков, а кадетам старших классов дал новое звание — «походных юнкеров». Всем вновь произведенным офицерам немедленно были выданы погоны, заготовленные еще в Ростове. Отличительным знаком «походных юнкеров» стала ленточка национальных цветов, нашитая по нижнему ранту их кадетских погон.

Этот эпизод еще раз подтверждает то, что Корнилов хорошо знал психологию военной молодежи. Для вчерашних юнкеров производство в офицеры затмевало все ужасы недавнего прошлого и непредсказуемого будущего. Казалось, что все не так страшно, что происходящее — что-то вроде маневров и армия вот-вот вернется домой, где ее встретят букеты и радостные лица.

Ощущение того, что война «не в самом деле», а «понарошку», усугублялось тем, что в Ольгинскую неожиданно нагрянула целая толпа журналистов из Ростова. Корнилов принял их в помещении штаба армии, напротив станичного правления. В изложении Николая Литвина, корреспондента газеты «Вольный Дон», слова командующего выглядели следующим образом: «Я буду продолжать и развивать борьбу. Я вывел армию из Ростова, потому что в обывателе, насмерть перепуганном приближением противника, мы уже не могли встретить не только активной, но и моральной поддержки. Нельзя было подвергать город бомбардировке, а это было бы неизбежно, если бы моя армия продолжала оставаться в Ростове»^{528}.

Журналистов в первую очередь интересовали планы Корнилова. Ответ был вполне определенным:

— Куда я направляюсь? Лишь только соберу все части армии и приведу их в порядок — я тотчас же перейду сюда.

И генерал обвел на карте карандашом кружок вокруг станицы Великокняжеской^{529}.

Сознательно или нет, но Корнилов в данном случае лукавил, так как вопрос о дальнейшем направлении движения армии был к этому времени еще не решен. Месяцем ранее в штабе Добровольческой армии был разработан план перенесения военных действий в район Царицына и Астрахани. В это время на Дон прибыла депутация астраханского казачества во главе с И.А. Добрынским, полагавшим себя давним сподвижником Корнилова и потому предъявлявшим претензии на особые права. Депутация известила о том, что в Астрахани готовится антибольшевистское восстание и помощь добровольцев может оказаться решающей.

Во исполнение этого замысла в станице Нижне-Чирской у границ Астраханской губернии был создан тайный центр во главе с полковником А.В. Корвин-Круковским, снабженным документами на имя «японского полковника Ака»^{530}. Конечно, столь экзотический способ конспирации может внушить сомнения в достоверности этой информации. Но здесь нужно иметь в виду, что Корвин-Круковский действительно чертами лица напоминал японца и был известен среди офицеров под прозвищем «Микадо». Подтверждением того, что «астраханский план» рассматривался вполне серьезно, служит и то, что как раз в это время в Москву были направлены полковники Перхуров, Страдецкий и капитан Клементьев. Им было поручено сформировать из числа находившихся в столице офицеров кадр пехотного полка и артиллерийского дивизиона с последующим перебазированием их в Астрахань^{531}. Однако восстание в Астрахани началось тогда, когда Ростов и Новочеркасск уже были блокированы с севера войсками красных. Поэтому от первоначальных замыслов пришлось отказаться.