Даже своих будущих жертв он мог убедить в своем дружелюбии, так что они умирали с именем Сталина на устах, думая, что не он виновен в их трагической участи. Сталин почти не допускал личных оскорблений и унижений.
Все это за него выполняли такие, как Берия. Берия привык быть дубинкой, но его терпели, пока эта дубинка была в руках вождя. Теперь столь дерзкое хамское поведение выглядело совершенно неоправданным. Все это не могло не раздражать основную часть аппарата. Как показали дальнейшие события, ни в одном ведомстве у Лаврентия не было крепких позиций. Два его заместителя по МВД Иван Серов и Сергей Круглов встанут на сторону заговорщиков. Среди его сторонников не оказалось ни одного военачальника, министра, члена Президиума ЦК, руководителя республиканской парторганизации (может быть, за исключением Багирова). Берия в 1953 году казался страшнее, чем был на самом деле.
Лазарь Каганович вспоминал:
На другой день после смерти Сталина, когда еще Сталин лежал в Колонном зале, он начал свергать мертвого Сталина, он стал мутить, пакостить, то рассказывал, что Сталин говорил про тебя то-то, про другого то-то, то говорил, что Сталин и против него, Берии, шел. Он нам, группе людей, говорил: «Сталин не знал, что если бы он меня попробовал арестовать, то чекисты устроили бы восстание».
Дальнейшие события показали: когда дело действительно дошло до ареста, восставать никто даже не пытался.
Июньский путч
Инициатором заговора против Лаврентия Берии явился Никита Хрущев. Может быть, он, «последний коммунист» – как назвал его в знаменитой перестроечной статье Анатолий Стреляный, – лучше других понимал, что Берия хочет выдавить партию на обочину. Во всяком случае, он утверждал, что предупреждал Николая Булганина об опасности, исходящей от Берии, еще на даче Сталина, когда они вместе дежурили у постели умирающего вождя.
Никита Хрущев был человеком отважным, резким, безжалостным. Это он доказал всей своей дальнейшей биографией – докладом на XX съезде, решительной чисткой Президиума ЦК от сталинских кадров, Кубинским и Берлинским кризисами. С другой стороны, он как никто владел искусством мимикрии. Его считали недалеким дурачком, этаким деревенским «Миколой» (так его любил называть Сталин).
Первым Никита Хрущев завербовал министра обороны Николая Булганина – давнего своего сослуживца и конфидента. Тот был запуган Берией, грозившим уволить его за то, что он не поддержал бериевского предложения по германскому вопросу. Молотов был больше всех раздражен бериевскими инициативами, с ним у Никиты Сергеевича проблем не возникло.
Дипломат и историк Валентин Фалин рассказал нам:
В Политбюро в тогдашнем Берию поддерживал только Маленков практически. Из-за вовлеченности и того и другого в ленинградскую авантюру. Все остальные были против. Молотов был против, поскольку Берия на него нападал. Против был Микоян. В связи с тем, что сын Микояна был женат на дочери Кузнецова. Можем перебрать всех остальных членов Политбюро тогдашних, и окажется, что практически тех, кто по-настоящему мог как-то сомкнуться с Берией в Политбюро, тогда не было. И, конечно, Хрущев тоже ушлый был человек. Я его наблюдал с ближайшего расстояния с 61-го по 63-й год, писал все речи по германским делам, все послания Кеннеди писал для него, и записки ему по многим вопросам, связанным с Германией, готовил. Поэтому я его наблюдал буквально, как вас сейчас, во всех его прелестях и во всех его сильных и слабых сторонах. Это очень был ушлый человек.
Ключевое значение имела позиция осторожничающего Маленкова. Хрущев начинает его вербовать, играет на самолюбии: «Все видят, что Берия тобой помыкает, а ведь ты – глава правительства»… Рискованные переговоры неожиданно увенчались успехом. Чтобы получить абсолютную власть, Маленков соглашается выступить против Берии.