Читаем Лавровый венок я отправил на суп… полностью

Лавровый венок я отправил на суп…

Семейный вечер

Мы все мучительно похожи.Мы то знакомы, то – родня.С толпой сливается прохожий —прямая копия меня.Его фигура и характерпрошли крученье и излом;он – очень маленький бухгалтерв большой конторе за углом.Он опоздал – теперь скорее!Кино, аптека, угол, суд…А Лея ждет и снова грееткоторый раз остывший суп.Толпа мороженщиц Арбата,кафе, сберкасса, магазин…Туг бегал в школу сын когда-то,и незаметно вырос сын…Но угнали Моисеяот родных и от друзей!..Мерзлоту за Енисеембьет лопатой Моисей.Долбит ломом, и природапокоряется ему;знает он, что враг народа,но не знает – почему.Ожиданьем душу греет,и – повернут ход событий:«Коммунисты и евреи!Вы свободны. Извините»…Но он теперь живет в Тюмени,где даже летом спит в пальто,чтоб в свете будущих решенийтеплее ехать, если что…Рувим спешит. Жена – как свечка!Ей говорил в толпе народ,когда вчера давали гречку,что будто якобы вот-вот,кого при культе награждали,теперь не сносит головы;а у Рувима – две медаливосемьсотлетия Москвы!А значит – светит путь неблизкий,где на снегу дымят костры;и Лея хочет в Сан-Франциско,где у Рувима три сестры.Она боится этих сплетен,ей страх привычен и знаком…Рувим, как радио, конкретен,Рувим всеведущ, как райком:«Ах, Лея, мне б твои заботы!Их Сан-Франциско – звук пустой;ни у кого там нет работы,а лишь один прогнивший строй!И ты должна быть рада, Лея,что так повернут шар земной:американские евреи —они живут вниз головой!»И Лея слушает, и верит,и сушит гренки на бульон,и не дрожит при стуке в двери,что постучал не почтальон…Уходит день, вползает сумрак,теснясь в проем оконных рам;концерт певицы Имы Сумакчревовещает им экран.А он уснул. Ступни босые.Пора ложиться. Лень вставать.«Литературную Россию»жена подаст ему в кровать.

1962–1967 гг.