Лазарев. И Антарктида, и Наварин

На верхней палубе «Азова» не успевали убирать убитых и раненых, в бортах зияли пробоины, горящий рангоут воспламенял все вокруг. Рядом с командиром баковой батареи лейтенантом Нахимовым взорвался брандскугель, и вокруг орудий заполыхала палуба. Вместе с матросами Павел Нахимов самоотверженно бросился в огонь и, потушив пожар, вновь встал к орудиям. Мимо Лазарева просвистело ядро. На другом борту, на шканцах, вскрикнул Бутенев. Лазарев стиснул зубы. Привалившись к орудийному станку, без кровинки в лице, смотрел на руку командир шканечной батареи. Только что взмахнул он правой рукой, отдавая команду, а сейчас, раздробленная, оторванная по локоть, она беспомощно повисла на коже. Из обрубка во все стороны хлестала кровь. Стоявший рядом матрос сорвал с себя рубаху и замотал культю. Подбежали еще два матроса. Бутенев отстранил их здоровой рукой.

— К орудиям, братцы, наводи!.. Пали!

По приказу Лазарева матросы чуть не силой увели Бутенева в лазарет. В кубрике доктор отнял ему руку по плечо, и в это время наверху закричали «ура!». В люк заглянул весь черный от копоти матрос: «Братцы, главного супостата взорвали!». Возбужденный Бутенев вырвал здоровую руку, вскинул ее: «Молодцы, русачки! Ура, братцы!»

Не отставали от «Азова» и другие корабли. Первым подоспел на помощь флагману «Гангут». Еще не отдав якоря, прикрывая эскадру, заставил замолчать крепостные батареи. Отдав якорь в полукабельтове от «Азова», Авинов развернул корабль на шпринге и открыл ураганный огонь по трем египетским фрегатам и через час поджег их. «Около 4-х часов, — вспоминал Рыкачев, — увидели мы шедший прямо на нас горящий брандер. Нам удалось уклониться от него действием шпринга и несколькими меткими выстрелами пустить его ко дну. Через полчаса после этого дравшийся с нами фрегат, закрыв борта, но не спуская флага, погрузился в воду. Вскоре и другой 64-пушечный взлетел на воздух. Громогласное «ура» по всей линии было знаком того, что победа начала явно клониться в нашу сторону. Признаюсь, этот взрыв турецкого фрегата вряд ли кто из нас забудет во всю жизнь. От сотрясения воздуха корабль наш содрогнулся во всех своих частях. Нас засыпало снарядами и головнями, отчего в двух местах на нашем корабле загорелся пожар, но распоряжением частных командиров и проворством пожарных партий огонь был скоро погашен без малейшего замешательства. После взрыва нашего ближайшего противника мы продолжали действовать плутонгами по корветам, бывшим во второй линии сзади фрегатов».

Рядом, слева по траверзу, «Иезекииль» выручал попавшую в беду французскую «Сирену», а потом перенес огонь на вторую линию по турецким фрегатам. Не отставал и «Александр Невский», потопил один фрегат, другой пленил, заставил спустить флаг. На удивление, с первого залпа начавшегося сражения, корабли всех трех эскадр действовали как единое целое, без приказа, по совести выручали друг друга. «В продолжение сей достопамятной битвы три союзных флота соревновали один другому в храбрости. Никогда не видно было столь искреннего единодушия между различными нациями…»

Наступили сумерки. Но кругом все полыхало. Тут и там горели турецкие и египетские корабли, взрывались, разбрасывая далеко горящие части рангоута. Пушечная канонада сама собой затихала. Исход битвы был очевиден.

Со склона холма почерневший от ярости Ибрагим-паша взирал на догорающие остатки флота. Тагир-паша с нескрываемой иронией произнес:

— Аллах наказал нас ослеплением разума.

Ибрагим-паша процедил сквозь зубы:

— Кто же мог знать, что у них корабли железные, а люди настоящие шайтаны…

В шесть часов вечера Кодрингтон дал сигнал отбоя сражения… Лазарев доложил Гейдену:

— На «Азове» убитых двадцать четыре служащих, ранено шесть офицеров и шесть десятков служителей.

После этого он спустился в кубрик, переоборудованный в лазарет. Священник монотонно читал отходную по умершим, доктор резал ногу кричавшему раненому, где-то в углу раненый матрос вскрикивал в забытьи «ура». Уставшие санитары перевязывали раны, утешали раненых. Пройдя между ранеными, лежавшими на тюфяках, Лазарев наклонялся, машинально поправлял повязки, поглаживал матросские вихры, едва сдерживая себя.

— Распорядитесь, Павел Степанович, — тихо сказал он сопровождавшему его Нахимову, — принести из моих запасов бочку рому и выдать раненым по две рюмки.

Потом зашел в каюту к Бутеневу. Тот спал в забытьи.

В кают-компании царило радостное возбуждение. Все офицеры уже выпили, видимо, не одну рюмку и, увидев командира, не сговариваясь, закричали «ура!».

Пригубив ром, Лазарев поднял руку: