Лазарев. И Антарктида, и Наварин

— У нас в Царском Селе, Алексей Петрович, в лицейском саду, был прекрасный пруд. Подле него интересный сарай, который мы прозвали «адмиралтейством». Хранился там, помню, и турецкий каюк, и алеутская байдарка, и индийский челн. И наконец, модель красавца линкора. Посредине озера, вы, вероятно, слышали, — Алексей удивленно пожал плечами, — знаменитый монумент в честь Чесмы. Как же, и Гаврила Романович Державин и Александр Пушкин его воспели.

Алексей рассеянно потянул носом.

Они давно уселись на принесенную матросом банку в тени огромного грота.

— Так вот, на этом пруду мы любили кататься на лодках, иногда резвились в воде. Однажды Кюхля, наш Вилька Кюхельбекер, — пояснил Матюшкин, — начал тонуть, и мне пришлось вытаскивать его из воды. Тогда-то в первый раз почувствовал, пусть вам не покажется странным, необыкновенную привлекательность водной среды. В борьбе с ней я выстоял и спас человека. С тех пор, — погружался в воспоминания командир «Ахиллеса», — подружились мы накрепко с Кюхлей, как, впрочем, и с Пушкиным, Пущиным, Данзасом. Частенько бывал у нас брат Кюхли, Михаил, из Морского корпуса, почитывал я книжицы про Кука, Колумба, сочинения Лисянского и Крузенштерна. Исподволь как-то засосало море и потянуло к себе. Не объяснишь этого всего словами. Думаю, вы меня поймете…

Матюшкин устало потянулся, прищурился, глядя вперед по курсу на заходящее солнце.

— Солнце село в воду, Алексей Петрович, — жди хорошую погоду. Пора бы нам поужинать… Если вам не надоела моя исповедь, продолжим ее в кают-компании.

Он, как правило, избегал откровений со своими сослуживцами. Не всем делился даже с таким добрым знакомым, как Петр Рикорд, с которым подружился еще на Камчатке и был неравнодушен к его симпатичной жене Людмиле Ивановне…

Одного вечера, конечно, не хватило на долгий и обстоятельный рассказ Федора Матюшкина. Впервые за последние годы он встретил собеседника и терпеливого слушателя, которому можно без утайки выложить все перипетии жизни. Алексей располагал к себе непосредственностью, каким-то легким отношением к сложностям жизни и в то же время казался впечатлительным и не уклонялся от мудреных вопросов.

Рассказывая о лицейских годах, Матюшкин вдруг вспомнил «грех» юности — свою статью в «Лицейском мудреце» о морской жизни. В этом альманахе Кюхельбекер[84], Дельвиг, Пушкин и другие в основном печатали свои стихи. Он же поделился с друзьями серьезными мыслями, своим видением флотской службы. Тогда уже у него твердо сформировался взгляд на свою дальнейшую жизнь, которую он решил навсегда связать с морской стихией. Статья, правда, оказалась никем не замеченной. «Расширение понятий наших физических, правовых, государственных, — рассуждал он, — дает служба морская, а воспитание духа в плаваньях и наслаждение морем, как бы воплощающим в себе вечность и величие мира, а также военная доблесть не могут быть ни с чем сравнимы».

После выпуска дороги вчерашних лицеистов расходились. Большинство ехали к родным, в свои поместья, потом на государственную службу…

Матюшкин давно слыхал о Василии Головнине. Знал о его романтическом плавании на «Диане», пленении коварными японцами. Нынче Головнин собирается в кругосветное плавание.

Александр I сказал, что каждый из лицеистов по окончании волен выбирать себе службу. Сейчас или никогда. Директор Лицея подал царю специальную записку «О желании воспитанника лицея Матюшкина определиться в Морскую экспедицию». Просьбу докладывал царю министр народного просвещения князь Голицын.

«Воспитанник лицея Матюшкин с самых юных лет имел страстное желание путешествовать морем, — читал, не особенно вникая, Александр I, — и поныне желание сие в нем весьма живо, так что он высшею степенью своего щастия поставил бы, если бы мог быть отправлен с какою-либо морскою экспедициею.

На удовлетворение сего желания его ныне есть возможность, если б мог быть определен в каком-либо звании при капитане Головнине, который отправляется, как известно, в Северо-Американские наши колонии. Матюшкин пишет и изъясняется свободно на трех языках, а потому мог бы быть употреблен к письмоводству; сверх того оказал он весьма хорошие успехи в математических и вообще во всех науках, в курс императорского лицея входящих. Он занимался несколько естественною историею и рисует изрядно. К сим качествам Матюшкин соединяет отличное поведение и прилежание, так что при страсти его к морской жизни и при твердости характера его нет сомнения, что он в избираемом им роде жизни полезен будет».

Как правило, император не удосуживал себя однозначными решениями и соизволил указать: «Снестись с министром морским, и ежели согласен, то определить».

В те времена попасть в кругосветные плавания было мудрено даже для флотских офицеров. Тем более для лиц, не имеющих отношения к флоту. Как правило, решающее значение имело мнение капитана корабля. Крузенштерн запросто взял в плавание своих родственников, кадетов, братьев Коцебу.